— Кира, — одновременно останавливают малышку отец и Пинки, но я тут же машу руками.
— Ну, конечно, могли бы! С радостью.
Я ловлю внимательный взгляд мужа, и тут же поправляюсь.
— Но сперва поговорю с твоим папой, и сделаю уроки. Идет?
Девочка кивает, Крис спокойно продолжает поглощать яичницу, а Пинки с каким-то умиротворенным видом наливает себе кофе. Хм, в принципе, не так уж трудно их всех сделать довольными…
После завтрака я возвращаюсь в комнату Кристофера, где он сам появляется спустя минуту.
— Знаешь, только что понял, что обожаю, когда жена меня слушает, — немного шутит Крис, разбавляя тем самым напряженность между нами, и берет с комода уже знакомую тонкую папку.
Мне не нравится, что он открывает ее, и протягивает мне. В последний раз при такой же ситуации я увидела кучу трупов, и повторять подобное не хотелось…
— Возьми, Элли… Обещаю, тут нет никаких ужасов. По крайней мере, физических.
Не понимая, я беру в руки папку, и внутри съеживается горьковатый комок боли.
Моя биография. Короткая, блеклая, и настолько пустая, что уместилась на паре листков А4. Даже в комплекте с фото.
Мне не надо листать ее, я итак все знаю. Поэтому просто смотрю на мужа, и получаю то, чего так не хотела.
Жалость.
— Элли, я собрал это, не чтоб тебя как-то задеть, — мягко произносит он, когда я отбрасываю папку в сторону, — прости, но я должен был знать, кого собираюсь защищать, не говоря уже о том, на ком оказался женат… Вот таким странным образом.
Киваю, и не знаю, что должна говорить. Он знает теперь, что я простая девочка «из гетто», и не могла бы самостоятельно поступить в Закрытую Школу. А еще знает, что у меня не просто нет денег на мобильный — я даже носовой платок себе купить не смогу!
— Скажи что-нибудь, Элли.
— Я… — прерываюсь, дышу, и пытаюсь подавить слезы, — я говорила, что не богата…
— Мне класть на то, сколько у тебя и твоих родителей средств, — все еще очень спокойно, но твердо говорит он, — и мне очень жаль, что ты жила так… Могу себе представить, какого это…
Нет. Не может.
Никто не может, пока сам на своей шкуре не ощутит настоящий голод, боль от тяжелого мужского ботинка по нежной детской коже, и дикое чувство несправедливости, когда ты видишь у другого игрушки и сладости…
Поэтому я мечтала жить в мире, где никто не знал ничего обо мне. Потому что понять чужие люди не смогут, а жалости я не хотела.
Особенно жалости от Кристофера.
— Мне правда плевать, Элли, — видя, что я не слушаю, повышает голос Крис, — если не готова пока обсуждать это — не надо. Это твое прошлое, и оно имеет право быть таким, какое есть.
Эти слова мне нравятся, и я киваю, чуть-чуть расслабляя сжатые ладони.
— У меня есть только один вопрос, девочка, — он делает пару шагов вперед, и осторожно берет меня за плечи, — твое поступление в Школу… Ты сказала, что получила наследство. Но в твоей биографии никакого наследства нет, Элли.
Да. Вот оно. То, чего я так боялась.
Тихо сглатываю, и опускаю голову. Не могу выдержать прямой взгляд карих глаз, и ту доброту и желание помочь, что вижу там.
— Элли, я не хочу тебя задеть или обидеть. Ты имеешь право на секреты. Я просто хочу быть уверен, что эти тайны в дальнейшем не повлияют на нашу жизнь. Ты в опасности, а секреты могут…
— Нет! — мотаю головой, перебивая мягкую речь мужа, — это никак не связано с делом Черного Эда. Клянусь тебе.
Он словно нарочно ловит мой взгляд, пытаясь найти там… Что? Я не знаю, есть ли там что-то, кроме испуга, и желания поскорее закончить разговор. Но Кристоферу, кажется, этого достаточно.