— А что я должен думать? — цедит он сквозь зубы. — Всё очевидно.
— Да что угодно, — меня начинает колотить крупной дрожью от его ледяного тона. — И что тебе очевидно? Что? Никит, — стараюсь говорить спокойно, чтобы самой успокоиться, — я случайно тут оказалась, правда, — пытаюсь достучаться до него, торопливо, глотая слова, — ты же знаешь, мы должны были встретиться в его квартире, но он всё переиграл в последний момент. И я хотела сразу ему всё сказать, но он… — ну, почему, почему я должна оправдываться за то, чего я бы даже в самом страшном сне не сделала. Но я продолжаю, потому что какой-то совершенно стеклянный взгляд Ника пугает до одури: — Я не успела, просто не успела ничего сказать, Дима открывал шампанское и облил меня с ног до головы. Мне пришлось переодеться…
Я умолкаю резко, потому что понимаю — Никита меня не слышит. Он смотрит как будто сквозь меня. Подхожу ближе, кладу руку ему на плечо, но он скидывает её, отступая от меня в сторону на пару шагов.
— Не трудись. Твои оправдания мне нахуй не сдались. И ты тоже, — он разворачивается ко мне спиной, направляясь к двери.
А я просто не знаю, что говорить, что делать. Просто хватаю воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, не понимая, абсолютно не понимая, что происходит. Кажется, что я в какой-то кошмар попала, в какое-то грёбаное Зазеркалье. Но я не могу, не могу отпустить Ника, потому что внутри есть чёткое ощущение, если сейчас он уйдёт, я его больше никогда не увижу. Я бросаюсь за ним, догоняя уже почти в дверях. Хватаю за руку, и с какой-то непонятно откуда взявшейся у меня силой, дёргаю на себя, останавливая. И пока он не начал вырываться, говорю сбивчиво, чтобы успеть, чтобы донести, оправдаться, сама не знаю в чём:
— Никита, я не понимаю, почему ты так реагируешь, но просто поверь, у меня ничего, — с нажимом произношу последнее слово, — ничего не было с Димой. Ни раньше, ни сегодня, я…
— Заткнись, — он всё же выдёргивает свою руку из моей ладони.
— Никит…
Я не оставляю попытки достучаться до него. Он резко хватает меня за плечи, толкает назад с силой, от чего я отлетаю к стене, больно ударившись о неё спиной. На глазах выступают слёзы: и от боли, и от страха, и от унижения, что приходится оправдываться непонятно в чём. Ник же подходит ко мне почти вплотную, его пальцы стальной хваткой сжимаются на моём плече. Мне больно, и я пытаюсь отцепить его руку, но он даже не замечает моих жалких попыток. Поднимаю на него взгляд, спрашиваю тихо сквозь слёзы, с которыми уже нет смысла бороться:
— Никит, почему ты мне не веришь?
Кривая усмешка искажает его губы. Он молчит, и мне кажется, что уже и не ответит вовсе. Разжимает пальцы, отпуская меня, отступает на шаг, выплёвывая напоследок:
— Ты на свою мамашу не только внешне похожа, — ещё одна кривая ухмылка, — такая же шлюха, как она.
От его слов внутри всё обрывается. Становится как-то всё равно на то, почему он так разозлился. Я ни в чём не виновата перед ним. Я ни в чём не виновата, повторяю про себя словно мантру, пытаясь сохранить остатки самообладания.
— Думай, что хочешь, — внутри пустота. Вытираю ладошками слёзы, больше не произнося ни слова. Пусть уходит.
Дверь открывается, внутрь вваливается Дима, в его руках замечаю закупоренную бутылку шампанского. Он останавливается, ошарашенно глядя то на меня, то на Никиту.
— Какого…
Ник разворачивается к нему резко, отталкивает в сторону, освобождая себе проход. Несколько секунд, и мы остаёмся с Димой одни. Он подходит ко мне, обнимает за плечи, тянет поражённо:
— Сбегал до магазина называется, — пытается заглянуть мне в глаза. — Поль, что произошло?
Высвобождаюсь из его рук. Говорить не могу, потому что горло как будто тисками сжато. Оглядываюсь беспомощно по сторонам, до конца не веря, что я по-прежнему на даче, что только что здесь был Ник, обозвавший меня шлюхой. Кажется, что это произошло не со мной. Но, увы, со мной.
Иду на кухню. Дима тихой тенью следует за мной. Молчит. Хорошо. Я сейчас сама себе напоминаю какой-то робот из будущего: вроде соображаю, кто я, где я, делаю что-то, а внутри ничего — ни эмоций, ни переживаний. Выключаю утюг. Не стесняясь Димы, стягиваю с себя его футболку, бросаю её на пол. Надеваю свои вещи.
— Полина! — Дима не выдерживает, перехватывая меня на пути в гостиную. — Ты скажи мне, что произошло?! Ты моя девушка, и я не посмотрю, что он мой брат…
— Дим, прости, — пытаюсь высвободиться из его рук, — но у нас ничего не выйдет, — и смешок нервный, потому что наконец я произнесла то, что давно хотела ему сказать. Слова сами с губ слетают, даже усилий прикладывать не приходится. Дима отшатывается от меня, а мне всё равно. Переживёт.
Подхожу к дивану, на котором лежит моя сумка, подхватываю её, направляясь к выходу из дома.
— За ним побежишь? — слышу окрик за спиной. — Ты же ему нахер не нужна, идиотка!
Замираю на месте, поражённая и словами и тоном, которым они произнесены. Дима оказывается рядом, разворачивает к себе, смотрит на меня, прищурившись. Выговаривает почти по слогам:
— Думаешь, я не знаю, что вы за моей спиной опять снюхались? Долго голову мне морочить собиралась?
— Дим, прости меня, — говорю устало. — Ты этого не заслужил, прости. Но это всё, что я сейчас могу тебе сказать.
Дёргаюсь в сторону входной двери, но он меня не отпускает, удерживая за руку. Становится не по себе. Дима — всегда спокойный и уравновешенный, дышит рвано, и в его взгляде чудится что-то страшное, почти безумное. Он пугает меня, и не на шутку. Я даже выхожу из своего полушокового состояния.
— Чего тебе со мной не хватало, Полина? — тихо спрашивает он, а у меня мурашки от его тона по спине бегут. — Он уже трижды, трижды, — повторяет ещё раз, — отказался от тебя, а ты опять за ним собираешься бежать.
— Не собираюсь, — отвечаю, не понимая, о чём толкует Дима.