Не успеваю задать вопрос, как Ник сгребает меня в свои объятия, целуя. Напористо, страстно, жадно. У меня от неожиданности кажется весь воздух из лёгких вышибает, а в следующую секунду я вцепляюсь в его плечи, отвечая на поцелуй, растворяясь в нём, откидывая все сомнения… потому что ощущать его рядом, отдаваться его ласкам уже почти жизненная потребность, потому что без него плохо.
Ник прижимает меня спиной к своей машине, не переставая целовать, зарываясь одной рукой в волосы на затылке, а пальцами второй проникает под край топа, обхватывая за талию. Губами касается шеи, оставляя дорожку из лёгких поцелуев, спускаясь к ключице. Я только и могу, что хватать ртом воздух, выдыхая рвано… и надо прекращать всё это безумие… надо… Мы же на улице, пусть и темно уже, и прохожих почти нет, но с моих губ лишь срывается невнятный полустон.
Никита отстраняется, делает глубокие вдохи — один, второй, — постепенно выравнивая дыхание. Смотрит в глаза, и в его взгляде вижу настолько откровенное желание, что меня в жар моментально бросает, тело как будто ватным становится, я уже сама себе не принадлежу. Вцепляюсь дрожащими пальцами в его футболку, понимая только одно, что хочу утащить его с собой в свою квартиру, и будь что будет.
— Полина, — шепчет мне Ник на ухо, — с ума сводишь, — оставляет лёгкий поцелуй в уголке губ, — если бы он не был моим братом, наплевал бы на всё. Завтра, — снова смотрит мне в глаза, — увезу тебя к себе… — тянется к моим губам, но, в последний момент отстраняется.
И я ему благодарна даже, потому что у меня уже никаких моральных принципов не остаётся. Меня даже упоминание о Диме не остужает, но Ник прав… хорошо, что он сильнее меня.
Отступаю от него, не касаясь более, Ник тоже только провожает меня взглядом. Уже позже, когда я оказываюсь в постели, от него приходит смс:
«Не буду желать спокойной ночи. Нечестно же, если я один не буду спать, вспоминая об одной очень горячей штучке».
Следом ещё одно:
«Я в душ. Холодный. Второй раз».
Вот как ему удаётся? Заставлять меня счастливо улыбаться, одновременно вгоняя в краску, даже находясь на другом конце города?
Мне и самой кажется, что не усну, но нет, усталость даёт о себе знать. И всю ночь снится мне один очень горячий парень.
*****
Утром просыпаюсь от телефонного звонка. Вера. Не изменяет себе, всегда стараясь поздравить меня первой. Говорит, что приедет в конце августа на пару дней, а потом мы вместе улетим в Питер.
— Я специально отпуск взяла. Две недели. Помогу тебе устроиться, — делится планами Вера.
— Отпуск? — резко подрываюсь на кровати, услышав заветное слово. — Вера! Даже не смей думать о том, чтобы потратить его на меня. Я — не маленькая, сама устроюсь!
Я, наверное, сумасшедшая, но идея свести отца с Верой становится каким-то наваждением. Но приходится себя сдерживать. Они всё-таки взрослые люди, с непростым прошлым, потому максимум, что я себе позволяю — совсем лёгкие намёки. И с отцом успехи есть. Знаю, что он действительно предложил Вере куда-нибудь съездить вместе. Правда со словами «чтобы нам не скучно было». Но тётя отказалась. Ничего, дожмём!
— Вера, — сделав глубокий вдох, говорю уже более спокойно. — Я Питер знаю, как свои пять пальцев. И каждый угол в твоей квартире, — добавляю решительно. — Поэтому приезжай на пару дней, я только за, но потом дуй в отпуск. И отца прихвати, иначе он скоро от переутомления сляжет. А один он не поедет никуда, сама знаешь.
— Лёша заболел? — в голосе Веры моментально появляются искреннее беспокойство. Как? Как я раньше не замечала её истинного отношения к отцу?
— Нет, но заболеет, — продолжаю гнуть свою линию, бессовестно преувеличивая масштаб проблемы. Отец, конечно, много работает, но укладываться на больничную койку явно не собирается. — Пашет, как вол. А он ведь не железный.
— Я поговорю с ним, — задумчиво тянет Вера.
— Поговори-поговори, — соглашаюсь я.
На этой оптимистичной ноте мы и прощаемся. Хм… оптимистичной для меня. Может, не стоило пугать Веру? Будет теперь переживать. Ай, ладно, может, щёлкнет у неё в голове, наконец, нужный тумблер.
Предстоящий разговор с Димой тяготит, воспоминания о Никите, наоборот, окрыляют. Предпочитаю думать о Нике: с улыбкой и пританцовывая иду в душ. По пути вспоминаю о его подарке. Бросив чистые вещи на стиральную машину, возвращаюсь в прихожую. Заветная коробочка стоит на полочке. Тогда в январе я как-то сказала Никите, что мой любимый цвет — небесно-голубой… запомнил… и это вроде такая мелочь, но на душе становится теплее, а в груди появляется какое-то щемящее чувство. Я не просто влюблена в этого парня, не просто… Господи, да я люблю его до одури, до умопомрачения. «Ты, ты так откровенно попала», — всплывает в голове строчка из любимой песни любимой Земфиры. Попала, да, попала по полной, хоть и зовут меня не Анечка.*
Распаковываю подарок аккуратно, открываю продолговатую красную коробочку. Внутри лежит тонкая золотая цепочка с изящной подвеской в форме слова: Love. Провожу по ней кончиком пальца: и пусть кто-то скажет, что такой подарок банален… пусть. Для меня он самый лучший.
Не успеваю примерить подвеску, отвлекаясь на звонок в дверь. Открыв, почти сразу оказываюсь в объятиях отца. Обниматься ему не особо удобно — в одной руке он держит коробку с тортом, во второй ещё одну коробку побольше, упакованную в подарочную обёртку. А всё-таки наши отношение в последние месяцы сильно потеплели. Не знаю, что способствовало этому больше — его осознание, что он почти потерял меня как дочь, или чувство облегчения, которое мы оба испытали, когда вся правда выплыла наружу.
— С Днём рождения, доча! — улыбаясь, поздравляет отец.
«Доча», — давно он меня так не называл. Целую его в щёку в ответ. Забираю у него из рук торт, киваю в сторону кухни.
Пока отец разувается, начинаю возиться с кофе. Он идёт в ванную мыть руки, а я достаю торт. М-м-м… «Киевский» — мой любимый. Чем хорош день рождения? Тем, что с чистой совестью можно на завтрак умять кусок любимого торта.
— Вера уже звонила? — отец появляется в дверях с подарком в руках.
— Да, — оборачиваюсь на его голос.