— Расскажу, — насупившись, обещаю я, пытаясь забрать сигарету.
Никита уворачивается, откровенно потешаясь над моими попытками сладить с ним. В какой-то момент он просто обхватывает меня руками так, что я и вовсе не могу пошевелиться.
— Отпусти меня, — стараюсь выпутаться из его рук. — Всё равно не позволю закурить, — продолжаю угрожать я, внутренне сжимаясь от осознания того, что шутливая борьба перешла во вполне серьёзные объятия.
— Ладно-ладно, — Ник не спорит, разжимая руки. Спрашивает, нахмурившись: — Когда ты бросить-то успела? Ты ж на первом курсе вроде не курила?
— В пятнадцать, — нехотя отвечаю я.
— Охренеть, — с неподдельным изумлением в голосе произносит Ник. — Я в шестнадцать курить только начал, а ты в пятнадцать уже бросила, — с недоверием смотрит на меня. — Чего ещё я о тебе не знаю, Полина? Завязала с алкоголем в тринадцать? — уже откровенно дурачась начинает перечислять он. — Перепробовала все наркотики к десяти?
— Да ну тебя, — бурчу я, легонько хлопая его по груди.
Ник перехватывает мою руку. Взгляд у него становится серьёзным, и очередной вопрос он задаёт уже без намека на шутливый тон:
— Курить из-за матери начала?
Его вопрос застаёт врасплох. Он, наверное, даже не понимает до конца, насколько болезненную тему задел. Можно было бы не отвечать, но… снова как тогда, после экзамена, в его взгляде я вижу искреннее участие. И я сама не понимаю, почему, но киваю, тихо выговаривая:
— Да.
— А это, — Ник берёт мою левую руку, пробегается кончиками пальцев по внутренней стороне предплечья, потом немного нерешительно и тихо спрашивает, — это то, что я думаю? Следы от…
— Да, — отвожу взгляд. Я настолько привыкла к шрамам, оставшимся от ожогов, что даже не пытаюсь их скрывать. Собственно, они не слишком выражены, заметно истончившись и посветлев со временем.
— Отец сделал? — с появившейся злостью в голосе спрашивает Ник.
— Нет, — отрицательно качаю головой. — Я же говорила, он не изверг и не садист, и раньше никогда не поднимал на меня руку, — и, заглянув, в глаза Никиты, признаюсь, — я сама это сделала.
Я впервые по собственной воле говорю о случившемся с другим человеком. Отец и Вера догадались сами. Остальным же, кто проявляет интерес, я всегда вру. Даже Маринке.
— Зачем? — сглотнув, почти шёпотом спрашивает Ник. — Это же больно…
— Адски больно, — уточняю я. — Ты и вправду хочешь знать? — если он скажет да, я расскажу. Без утайки. Может это поможет оттолкнуть его?
Никита молчит, а я с каким-то внутренним азартом жду его ответа. И он кивает головой в знак согласия.
— Что ж, — вздохнув, начинаю говорить я. — Ты уже знаешь, моя мама ушла в девяносто шестом. Я несколько лет злилась на отца, даже ненавидела его: считала, что во всём виноват он, что это он не пускает меня к ней. Потом… — голос дрожит. Интересно, я когда-нибудь смогу нормально вспоминать о ней? Без появления тянущей боли в груди, без того, чтобы вновь не чувствовать себя маленькой, никому не нужной девочкой?
— Поль, — Ник осторожно дотрагивается до моей щеки. — Если не хочешь, не рассказывай. Я не настаиваю.
Но я уже не могу остановиться. Наверное, всё это слишком долго сидело внутри. И я продолжаю говорить:
— Мне было тринадцать, когда я узнала, что она вышла замуж и ждёт ребёнка. Как ни банально звучит, но мои розовые очки разбились именно тогда. Я так долго оправдывала её тем, что ей просто тяжело после развода с отцом: она одна в новом городе, без друзей, постоянного жилья. Всё время повторяла себе, что как только она встанет на ноги, то заберёт меня к себе. Моя наивность не знала предела, — горько усмехнувшись, произношу я.
Делаю пару глотков уже почти остывшего чая, стараясь не смотреть на Ника. Вот за что ему это? Такими темпами он скоро превратится в моего личного психолога.
— Что дальше? — в голосе Никиты нет ни раздражения, ни усталости.
— Вера поехала навестить её, когда мать родила. Вернувшись, показала мне фотографии брата. Представляешь, у меня есть брат, ему уже четыре, а я видела его только раз и то на фотках. Ну, а дальше всё просто. Я как будто с ума сошла. Я так ему завидовала — этому маленькому беззубому комочку. Смотрела на фото и ненавидела, всей душой его ненавидела. Потому что у него была мама, а у меня нет. И такие мерзкие мысли лезли в голову. Смерти ему желала, — с трудом, шёпотом, выговариваю я. — Закурила тогда, сама не знаю зачем. Сигареты о его фотографию тушила, когда от неё ничего не осталось… на душе так погано стало. Ощущала себя полным дерьмом. В голове тогда каша какая-то была. Виноватой себя перед братом почувствовала. Вбила себе в голову, что я чуть ли его не прокляла, и что нужно это исправлять. Вот и исправляла, пока отец не увидел, что у меня на руке ожоги уже до мяса. И вроде сейчас всё понимаю разумом, но всё равно нет-нет, а…
— Господи, Поль, — Ник притягивает меня к себе, обнимая. — Ты ни в чём не виновата, ты же была ребёнком.
— Не очень нормальным ребёнком, странным, мягко говоря, — с горькой усмешкой, проговариваю я. — Вот и думай, стоит связываться со мной или нет.
— Исключительно правильные люди утомляют меня до смерти, мне нравится окружать себя странными и интересными людьми, потому что они дают мне ощущение полноты жизни. Да, мне нравятся идиоты, — с абсолютно серьёзным выражением лица Ник цитирует Фредди Меркьюри.
— Это ты мне сейчас что-то приятное пытался сказать? — я даже не знаю, что меня удивляет больше: то, что Ник знает наизусть эту фразу, или то, каким тоном он это произносит. — Если да, то у меня для тебя плохие новости, ты совершенно не умеешь делать комплименты, — качаю я головой. — Ты понимаешь, что только что обозвал меня идиоткой? — последние слова я произношу, невольно улыбаясь.