Голос Телепнева не был громок, однако решимость, звучавшая в нем, вынудила остальных умолкнуть и обернуться. Боярин еще малость выждал, отчасти для того, чтобы окончательно собраться с мыслями, отчасти, для того, чтобы еще больше овладеть вниманием присутствующих, затем произнес:
— Покуда в столице брожение, — тут он глянул на сыновей Дормидонта, — и впрямь лучше, если вы ее покинете! Я ж постараюсь усмирить народ — где клещами калеными, где словом ласковым, смотря по нужде. Но раз решено с Федькой в его логове разобраться…
— Да!
— …то ему угождать не след! Стражу прочь не отсылайте.
— За жабры гадину из-под коряги вытянем!
— Бдите только! Мню, он и для многих гостей пироги припас.
— А! — Василий лишь нетерпеливо махнул рукой.
— Тогда, по справедливому речению, мне также свита надобна, — подал голос Петр, пытаясь уже сейчас получить то, чем не располагал прежде и что служило предметом его постоянной зависти к брату.
— За тем не станет.
— И таланы на удачу!
— Беспременно!
«Уж не чает ли старый плут втихаря сам на престол взгромоздиться, пока мы в отлучке?» — подумал Петр, с опаской смотря на Телепнева, однако быстро счел эту тревогу неосновательной. Имея много лет за плечами и будучи бездетным, Телепнев был явно не тем человеком, кто станет хитростью добиваться трона для себя или своих наследников. К тому же из путешествия самому можно было извлечь определенную выгоду; именно это младший сын и намеревался сделать.
Требовалось еще обсудить подробности выезда царевичей, но это был чисто хозяйственный вопрос, не требующий присутствия всей думы. Поэтому заседание окончилось; первым двинулся к выходу Василий, но, прежде чем ступить в коридор, покосился на Петра:
— Из-за тебя все! Да не в сговоре ли ты с Федькой?
— Я тебе не тиун — отчет давать! Что должно — сполна высказал.
За дверьми Петр, улучив момент, мягко поймал за локоть Стешина. Думный дворянин поднял брови, недоумевая, что могло сейчас понадобиться от него отпрыску Дормидонта. Петр увлек Стешина в какой-то закуток — молча; даже остановившись, он не сразу заговорил — то ли затем, чтобы придать большую торжественность ситуации, то ли просто набираясь духа. Наконец Стешин почувствовал на щеке горячее дыхание царевича:
— Отправишься с Василием!..
Стешин вздрогнул; в его глазах отразилось еще большее удивление. Петр придвинулся совсем плотно, почти слюнявя бороду собеседника.
— Изведи его!.. Он ведь твоего сына на песий корм пустил? А я бы тебя боярином сделал! Только ножиком его тыкать или к зелью отравному прибегать не надо! Такое измысли, чтобы последняя собака, издыхающая под забором от голодухи да парши, ему не позавидовала! Не бойся!.. Моя рука царская. Государь я! Уже сейчас!..
Стешин кивнул — даже не столько соглашаясь, сколько затем, чтобы отделаться от Петра. Ему, как никогда прежде, хотелось залпом выпить целый ковш студеной, ломящей зубы воды, что он и сделал, едва спустившись во двор к колодезному журавлю. Положив ладонь на дубовый сруб, Стешин отыскал глазами окна Петровой горницы:
«Вроде и человечью речь слышал, а как облизал лягву!.. Не царской ты крови — порченой! Иному плачешься, прося брата погубить: у самого-то, стервеца, ум хлипок! Мой же высоко ставишь и уже оценил… не продам, не гонюсь за милостью! А так порадеть… Что ж, Петр Дормидонтович, даст Бог, ты еще будешь мной доволен!»
Глава 18.
Напрасное ожидание
Кони стремительно уносили ребят от Федькиной стоянки. Аверя, скакавший с Максимом впереди, старался выбирать участки, поросшие травой, чтобы стук копыт о камни не разбудил караульщиков. Максим не был полностью освобожден от пут: из-за многочасовой неподвижности он так одеревенел, что соскользнул бы с лошадиной спины, не привяжи его Аверя к себе за пояс. Почувствовав единожды через рубаху легкую дрожь Максима, какая бывает у людей, еще не свыкшихся со счастливым поворотом судьбы, Аверя обернулся:
— Кинь страх! Они, поди, долго еще без задних ног продрыхнут — хоть ребра ломай, как в застенке!
— И впрямь бы им кто сломил! — произнесла Аленка. — Крепко тебе досталось?
— Ничего!
— Где ж ты мыкался? Поведай!
Максим вкратце рассказал о своих похождениях, стараясь не возбуждать излишней жалости и вместе с тем не хвалиться. Друзья выслушали его с некоторой озабоченностью, но с меньшим удивлением, чем можно было ожидать.
— Надобно пред Богом обязаться, раз все справно устроилось, — вымолвил Аверя.