Взгляд сам возвращается на исходную точку. Моргаю. Часто-часто. Чтобы забыть увиденное. Но глаза словно приклеенные смотрят и смотрят.
В грудь что-то бьётся. Тупое. Но колющее. Больно давит.
Картина непривычная для моего взгляда. Я знаю, что такое секс. Но всегда это иначе представляла.
А тут… Просто похоть. Животная. Злобная. Голая. Ничем не прикрытая. У стены бани стоит Зверь. Абсолютно голый.
Я обвожу взглядом мощное обнажённое тело Зверя. Спина вздувается мышцами. Твёрдые ягодицы сокращаются быстро и двигаются на предельной скорости.
Зверь трахает кого-то, прижав к стене бани. Светло. Вой и крики женщины далеко по улице разносятся. А ему плевать. Он знай — вколачивается в тело без устали. Его огромный орган вбивается до убора, выбивает из глотки женщины крики громкие.
Я смотрю и не могу с места сдвинуться. Даже моргнуть не могу. Это чересчур грязно и пошло. Отвязно. Со стороны посмотреть, Зверь бабу несчастную так дерёт, как будто насилует. Но стоны довольные сами за себя говорят. Ей нравится быть использованной так.
— Ещё! Ещё! — вырывается женский крик. С хрипом и воем.
Узнаю в этом голосе… Кристину. Потом Зверь немного положение меняет. Вижу светлые волосы Кристины. Она изгибается, как червь на крючке, и так двигается, будто сама на огромную дубину Зверя насаживается.
Он ускоряется. Кристина стонет. Отвязно стонет. Ей хорошо. Приятно. Она довольна.
В груди бушуют странные чувства. Словно кипятком плеснули, а потом солью присыпали и растёрли.
Саднящее чувство. Ранящее. Продирающее насквозь.
— Не завидуй! — слышится голос мужской.
Меня от окна ветром сдувает. Краснею, как свёкла. До самых ушей. Как будто меня на чём-то постыдном застукали. Так и есть, на самом деле.
Ризван застал меня на подглядывании. Или это не считается подглядыванием?
Кристина орёт и стонет так, что слышно, наверное, даже на кладбище.
— Поешь лучше…
Кавказец подталкивает в мою сторону кусок пирога и кружку с чаем. Под мышкой свёрток держит.
— Соседи гостеприимные и щедрые, — усмехается.
Гостеприимные и щедрые — ага. Верю.
— Вас так боятся, что готовы всё отдать. Лишь бы поскорее уехали.
— Не беспокойся. Уедем скоро… На рассвете выдвигаемся…
Кавказец садится на пол. По-турецки ноги скрестив. Пытаюсь сосредоточиться на чём-то другом. Но крики Кристины всё равно добираются до моих ушей.
— Не завидуй, — повторяет Ризван.
— Чему завидовать? — огрызаюсь я.
— Кончает без перерыва. Может быть, этому? А тебя неслабо так об пол приложили, — усмехается в бороду кавказец.
Ризван разворачивает свёрток. Сталь блестит так, что глаза бликами режет. Головорез берёт в руки точило.
Лезвия устрашающие перед собой раскладывает и начинает их точить. Вжик-вжик. Звук громкий. В уши вкручивающийся. Но отвлекает от визгов распутной девки.
— Я не завидую ей, — повторяю я.
Но чувствую, что есть во мне какая-то досада. Меня за человека не держат. Хотят, как сучку для вязки, использовать. Ни капли тепла и человеческого отношения.