Не успел я договорить, а Лейка уже перекинула через меня руку и, нашарив мою ладонь, вцепилась в нее нежными пальчиками — не вырвешься, даже если захочешь. Мало того, ещё и носом уткнулась мне в шею, а потом и вовсе — крепко прижалась к спине, словно хотела согреться.
Хм, а пальцы у неё и вправду холодные. Хотя… она же сама говорила, что для водного мага снизить температуру тела проблемы не представляет.
Неужели нарочно?! Да-а, такого со мной еще не бывало. Чтобы не я девушку соблазнял, а совсем даже наоборот.
Ещё вчера голосовал бы за это обеими руками, однако сегодня… Ну кто меня тянул за язык ляпнуть, что отношения будем выяснять лишь после того, как получим браслет? А слово, как известно, не воробей. Тем более, если это слово будущего Владетеля. Хочешь не хочешь, держать придётся. Проблема одна — как совладать с гормонами? Это же чистая физиология, разумом её не поборешь. А чем поборешь? Видимо, только магией. Но использовать её надо весьма аккуратно. Переборщить в этом деле — раз плюнуть…
Секунд пять понадобилось на то, чтобы понизить температуру до примерно такой же, как у Ларисы. Еще десять — чтобы скинуть давление в… эээ… там, где оно явно зашкаливало. Конечно, уронил я его не до такой степени, что полный атас и ахтунг, но контролировать себя уже кое-как мог. Мыслить, по крайней мере, стал головой, а не другими местами…
— Помнишь, я обещала, что расскажу, почему бросила универ? — Лейка потерлась щекой о мою шею.
— Угу. Обещала, — голос у меня был слегка хрипловатый, но, в общем и целом, «спокойный».
Лариса вздохнула. Видно, надеялась, что «энтузиазма» будет побольше.
А вот фигушки! Настаивать не собираюсь. Захочешь — сама расскажешь. А то, что захочешь, даже не обсуждается…
— Знаешь, в нашем роду было двадцать две ведьмы, я двадцать третья, — начала рассказывать Лейка. — Способности к колдовству всегда передавались от матери к дочери. Отцы могли быть самые разные, как маги, так и обычные люди, но рождались всегда только девочки и всегда по одной, ни сестер, ни братьев, так получалось…
Она на какое-то время умолкла, и мне пришлось шевельнуть плечом — мол, продолжай, интересно.
— Ну так вот. Отец у меня — самый обыкновенный, а дедушка, наоборот, был очень сильным волшебником. Его звали Борислав Добрый.
«Хм, а вот это уже и впрямь интересно».
— Случайно не тот, кого казнили после смерти старого хана?
Лариса опять замолчала. Я внезапно почувствовал, что её дыхание стало прерывистым.
— Да. Это он, — слова ей давались с трудом. — Прихлебатели хана обозвали его потом Нечестивцем. Только его не казнили. Его убили. Подло убили. В спину. Те, кому он доверял как себе.
— Прости. Я не знал.
Лейка опять вздохнула.
— Бабушка говорила: власть в ханстве северные не отдадут, на победу нет ни единого шанса, действовать надо иначе. Муж её не послушал. Но хоть он и пошёл неверным путем, она осталась с ним до конца и тоже погибла. Единственное, о чем позаботилась, это ещё до событий купила заимку рядом с Буслаевкой и спрятала там дочь. Маме было тогда шестнадцать. Она никогда не жила одна, да к тому же в лесу, на отшибе, скрываясь от всех. У дедушки был огромный дом в Грибово, свой самобег, слуги, на южном кольце его ценили и уважали. Никому и в голову не могло прийти, что всё так закончится. Мамина жизнь изменилась так круто, что и представить нельзя. Но всё-таки она справилась. Она научилась жить без привычных удобств, полоть огород, носить воду из родника, ухаживать за скотиной, да даже корову доить — это ведь тоже надо уметь. Лишь через пять лет после смерти родителей она, наконец, сказала себе: «Я смогла. Значит, сможет и моя дочь». А ещё через год родилась я.
— Твои родители живы?
— Отец — да, а вот мама… Ты знаешь, всё почти повторилось. Когда мне исполнилось тоже шестнадцать, на востоке провинции вспыхнула эпидемия Лионской чумы. Сильнейшие столичные маги бежали оттуда без оглядки. Люди умирали тысячами. Хан приказал перекрыть дороги и тропы. Везде стояли посты. Путейцы отменили кольцевое движение. Все карухтанские поезда ходили в Буслаевку через Свирск. Малино и окрестности были объявлены карантинной зоной. Никого не впускали и не выпускали. Просто ждали, когда жители вымрут, и готовились сжечь всё, что восточнее Грибово и Полтораки. Других способов справиться с чумой никто не искал.
Лариса судорожно сглотнула и сжала мне пальцы.
— Я хорошо помню тот день. Мама разбудила меня раньше обычного и совершенно буднично сообщила, что уходит на пару недель. Наверно, она не хотела долгих прощаний, но я почему-то почувствовала, что не должна, никак не должна ее отпускать. Я натурально ревела, словно была маленькой девочкой. Просила, чтобы она осталась. Требовала, говорила, что без неё не смогу и недели прожить. Увы, мама меня не послушалась. Сказала, что всё будет хорошо и она постарается вернуться пораньше. Я сделала вид, что поверила, хотя уже знала, что никогда больше её не увижу. Она тоже знала, что так и будет, и знала, что я знаю, но всё равно — ушла. Потому что не могла поступить иначе. Если бы мама осталась, эпидемия охватила бы весь Рингарол. Именно это произошло четыреста лет назад, когда чума появилась впервые. Она зародилась в Лионе. Несмотря на все попытки её обуздать, болезнь быстро перехлестнула через границы провинции и заполыхала по всему миру. В течение месяца умерло несколько миллионов людей, даже драконы древности не смогли бы столько убить за такой маленький срок. Ворота больших городов затворились, улицы опустели, жители боялись выходить из домов, на дорогах бесчинствовали шайки грабителей и мародеров, в деревнях без затей убивали всех пришлых, дома заболевших сжигали вместе с имуществом. Многим казалось, что наступил конец света. Спасти мир от чумы могло только чудо. И это чудо произошло. Эпидемия закончилась так же внезапно, как и возникла. Что именно победило болезнь, знали всего двое. Ведьма Ула, восьмая в нашем роду, и её дочь.
Волшебница замолчала. Видимо, ей было трудно рассказывать. А еще труднее — вспоминать о том, что случилось позднее, через многие и многие годы после той четырехсотлетней давности катастрофы.
— Ула пожертвовала собой, — тихо продолжила девушка. — Болезнь оказалась повержена, она ушла из нашего мира, но вместе с ней исчезла и её победительница. Осталась лишь память, передаваемая в нашей семье от матери к дочери. Эта память понадобилась ведьме Нии, колдунье в пятнадцатом поколении, моей шестикратно прабабушке. Лионская чума возвратилась спустя двести лет, на этот раз — в Стамнос. Эпидемия охватила четыре провинции, но дальше пройти не смогла — на её пути встала Ния. А девять лет назад всё повторилась. Снова чума, и снова колдунья из нашего рода. Моя мама.
— Она погибла?
— Не знаю.
— Как это? — удивившись, я приподнял голову и тут же поморщился. Локоть Лейки мгновенно упёрся мне в позвоночник.
— Давай повернёмся, — быстро предложила Лариса. — Долго лежать на одном боку — это неправильно.
— Ну-у, давай.