— Это ещё почему? — развернули в сторону звука свои астральные тела старушки. Когда увидели, кто это говорил — растерялись: перед ними был скелет в чёрном балахоне с косой в руке, его пустые глазницы невероятно нервировали.
— Ух ты ж… — первой отмерла Семёновна. — Всегда думала, что это всего лишь миф…
Смерть не стала говорить, что специально для них такой образ выбрала. Она в общих чертах знала, с кем придётся иметь дело, поэтому рассчитывала на устрашающий эффект, надеясь, что это проймёт почивших, и они сразу пойдут на сделку.
— Не подскажете, любезная, почему это не в нашем случае? — перешла Захаровна к делу, предчувствуя неладное.
— С превеликим удовольствием. Вам дан шанс исправить грехи в новых телах в другом мире.
«В чём подвох?» — задались старушки вопросом, понимая, что просто так такой шанс не дают. Обязательно жди какой-то подлянки — сами много раз такое проворачивали. Поэтому тут же начали искать причину отказаться от столь «щедрого» предложения.
— Какие ещё прегрешения?! — якобы возмутилась Семёновна, а сама судорожно стала подсчитывать свои грехи — интересно же, сколько она их совершила.
— Я сказала — грехи, а не прегрешения.
— А их много? — продолжая считать в уме, поинтересовалась старушка.
— Очень, — закинув косу на плечо, ехидненько ответило пособие для изучения анатомии.
«Тьфу ты, сбилась!» — ругнулась Семёновна, сбившись из-за её ответа.
— Огласите весь список, а то что-то я за собой такого не припомню, — влезла в их разговор Захаровна.
К такому повороту смерть была явно не готова, она же рассчитывала за эффект неожиданности, потому их прошлую жизнь просмотрела поверхностно. В связи со сложившейся ситуацией она приняла решение начать с грехов, которыми подвержены если не все, то многие.
— Чревоугодие.
— Это не грех, — начала Захаровна, — а спасение окружающих — когда мы голодные, уж больные злые.
— Хорошо, а как насчёт шантажа? Тоже скажете — не грех?
— Разумеется, — продолжила защиту Захаровна, — это акт возмездия, вернее, восстановления справедливости. Они воровали, а мы заставляли их путём шантажа потратить награбленное на пользу народу.
Смерть потеряла дар речи от такого ответа, но тут же взяла себя в руки и перешла в атаку:
— Но вы же и себе деньги брали! — продолжала настаивать.
— Это проценты и возмещение расходов, которые мы потратили для организации благого дела, — влезла Семёновна, — И ещё — мы как бы работу чужую выполняли, так что нам премиальные причитаются за старание.
У смерти отвисла челюсть в прямом смысле слова — такой наглости она не ожидала. Кое-как вернула отвившую часть на место и продолжила обвинительный процесс.
— Прелюбодеяние, — пошла она ва-банк, смотря на Семёновну.
— Чего? — возмутилась та. — За восемьдесят четыре года пять мужиков — и это прелюбодеяние?! Я бы это назвала строгим постом!
— Шесть, — поправила она Клавдию. — И ещё, если не в браке, то — да!
— Семёновна, откуда шестой взялся, я только о пятерых знаю? — удивилась подруга.
— А что о нём говорить-то? Там печалька, причём полная, — отмахнулась от пояснений обвиняемая.
— Тогда какой это грех? Это благой поступок, своего рода благотворительность, — тут же нашлась сторона защиты.
— Допустим, а как насчёт пятерых? — не унималась смерть.
— А это была тренировка, — парировала Захаровна.
— Допустим, те четверо, что были до печальки — тренировка, а пятый уже после был, — не унималась обвинительная сторона.