Я посмотрел на свою ленту под значком. Белая. Логично, так как в рукопашных схватках я мало что смыслю, а со своим арсеналом или мечом… слишком травмоопасен. Вряд ли японские врачи умеют приживлять конечности. Можно вернуться к своим мыслям. Итак, девушки…
Ботинки, жакет, гольфы, закрывающие колени, и белая рубашка с небольшими кружевами никак не могли вызвать неодобрения. Юбки… вот в чем крылась причина смущения всех и каждого в зале, кроме взрослых. Они были короткими… совсем короткими… «Да они в два раза короче, чем нижние панталоны на молодых английских девушках!» — вновь взбеленился сын лорда.
…и обладательницы этих деталей одежды, все и каждая из них, горели ушами и щеками, явно страстно желая умереть на месте. Хотя… на немалой части девушек, включая всех, носящих на жакете белую полоску, было еще нечто черное, полупрозрачное и обтягивающее ноги. «Колготки» — наставительно сказала Старая часть, передавая необходимый пакет знаний. Действительно они. Но, глядя на лица иностранок в колготках и мини-юбках, я прекрасно видел, что тем куда хуже, чем японкам. Они не страстно желали смерти, а уже прошли долиной смертной тени, вознесли чахлые цветы скорби на алтарь своей чести с добропорядочностью, и теперь тихо истлевали на стульях.
В финале своей речи, директор Асаго Суга сделал неожиданную и долгую паузу, привлекая внимание даже почти дотлевших девочек. Он оперся обеими руками на трибуну, легко поднял свое тело в воздух на одних руках и, выдвинувшись таким образом вперед поверх трибуны, внимательнейшим образом обозрел учеников.
…расцвел воистину не японской улыбкой, показав множество белых зубов.
…и протянул в сторону преподавателей кулак с оттопыренным вверх большим пальцем, сопроводив жест победным воплем — «Ни одного обморока!». Преподаватели горячо зааплодировали, а я совершенно утратил связь с реальностью. Куда я попал? Стоп, это уже было. Снова?
После того, как директор удалился за кулисы, его место заняла одна ученица из зала. Лучшая по вступительным баллам, Эми Арай выделялась роскошной гривой темно-синих волос и уверенностью, с которой начала чеканить явно вызубренную до интонаций приветственную речь. В сам смысл «дружбы, равенства, усердия» никто особо не вникал, но вид уверенно стоящей за трибуной девушки в короткой черной юбке-разлетайке, благотворно влиял на морально уничтоженных представительниц слабого пола. У некоторых даже появлялись в глаза огоньки разума и жизни. Особо вертеть головой, как какой-то простолюдин, я, конечно, не мог — но вполне удавалось осмотреть близлежащих учеников, скучающе вздыхая и отводя взгляд от красавицы Арай.
После церемонии, юношей попросили покинуть зал и немного подождать в парковых зонах академии, чему мы были только рады. Я выбрал себе окруженный стенами одного из корпусов тенистый закуток с лавочками и деревьями, злобно выдрал уютно пригревшийся в кармане портсигар, и прикурил от огонька на пальце, свирепо впившись губами в сигарету. Затяжка показалась мне глотком небесной манны, оседающей на подгоревших и надорванных нервах. Жадно выкурив два «эксельсиора» подряд, я внезапно понял, что нахожусь в этом тесном скверике далеко не один. Условную компанию мне составляли двое… условных подростков. На лавочке, прикрыв лицо рукой, из-под которой было видно только счастливую белозубую улыбку, лежал крепкий невысокий шатен. Второй, высокий широкоплечий детина с соломенными волосами, стоял на газоне, методично бодая лбом жалобно трясущее весенними ветками дерево.
— Срамота… срамота-то какая… — гудел детина монотонно и как-то жалобно. На чистейшем русском языке, — Как жеж жить-то? Жить-то как?
— Je suis au paradis… — шептал лежащий. Кажется, на французском.
Спустя пять минут и еще одну выкуренную сигарету, я понял, что мое самообладание все-таки лучше, чем у большинства сверстников. Оба из них не выходили из цикла, продолжая с разными интервалами повторяться. Стоило начать налаживать отношения с возможными одноклассниками, поэтому я решил вмешаться, а незнание французского языка определило дальнейший ход событий.
— Ну что же вы так убиваетесь, сэр, — начал я на чистом русском, обращаясь к верзиле, — Во-первых, вы так точно не убьетесь, а во-вторых — скорее всего, существуют весьма весомые предпосылки, возможно, даже необходимость, вменяющая ученицам академии одеваться именно таким образом…
— Эээ? — медленно вышел из прострации и территории газона верзила, недоверчиво рассматривая меня бледно-зелеными глазами с сурово вырубленного нордического лица. Спустя минуту он прогудел, — Ты же вот сейчас по-русски сказал?
— Смею надеяться, что да, — я выполнил короткий полупоклон, — Алистер Эмберхарт, сквайр, четвертый сын графа Эмберхарта, ваш возможный одноклассник. С кем имею честь вести беседу?
— Так… погодь! Погодь! Давай лучше на японщине! — внезапно запаниковал здоровенный тип, который на пятнадцатилетнего не был похож совершенно, — …а то мне тут послышалось, шо ты себя Алистервью назвал, и уже кого-то поиметь успел… али грозишься…
От такого пассажа я чуть портсигар не выронил. Под нервно выкуриваемую сигарету, мы все-таки сумели преодолеть языковой барьер, но не до конца. Бугай, представившийся Евгением Распутиным, наотрез отказался звать меня «Алистервью», предложив свой вариант в качестве «Алеши». Я подумал и согласился — в Японии, насколько мне было известно, были чрезвычайно популярны прозвища для знакомых и друзей.
Пока мы находили общий язык, до конца очнулся валявшийся на лавке брюнет. Убрав руку и продемонстрировав правильный овал лица с немного горбатым носом и хитрыми черными глазами, он молниеносной пантомимой показал нам обоим, что сильно разочарован в половой принадлежности стоящих возле него аристократов, но так уж и быть — согласен продолжить дальнейшее существование, и даже вступить в разговор. Выразив надежду, что мы вскоре воссоединимся с обществом прекрасно одетого прекрасного пола, француз бессовестно попытался начать обсуждать подмеченные им прелести отдельных его представительниц, из-за чего мне пришлось нарушить личное пространство Распутина — вцепившись в руку великана, я предотвратил его возврат к дереву. Русский, кстати, в отличие от нас с французом, щеголял черной полоской на пиджаке.
Наш разговор был прерван резко и внезапно. Сначала раздался негодующий и яростный девичий крик, быстро сменившийся резким и гортанным выкриком, в котором мне послышались металлические отголоски, затем мимо нашей троицы протащило по асфальту тело, разбрасывающее во все стороны клочья одежды и выплески голубоватой энергии. «Не жилец» — автоматически подумал я, вспоминая эпизод из прошлого, в котором лондонский пьянчужка встретился с набравшим разгон мобилем. Тормозной путь пьянчужки по брусчатке был куда короче. Каково же было мое удивление, когда тело, полежав секунды три, встало на ноги и припустило дальше на своих двоих, под аккомпанемент девичьих ругательств.
Поспешно выйдя из скверика, я обнаружил тесно сбившуюся группку молодых девушек с красными лицами, а так же еще одну жертву… непонятно чего. На асфальте, совсем недалеко от представительниц прекрасного пола, бездыханно лежал невысокий черноволосый юноша и истекал кровью… из носа. Подойдя к жертве, я с горечью убедился в провале моей миссии. Труп принадлежал Таканаши Кею, чьи фотографические карточки я получал регулярно годами, обознаться было нельзя. Ну что же, покойся с миром, несчастный. А я пойду, подам документы на перевод и пойду назад в благословленный логичный Лондон, где женщины носят одежду ниже пояса и по улицам не летают неубиваемые подростки.
Труп вытолкнул носом еще струйку крови и сделал глубокий выдох. Возмущенный шум девушек, которые все как одна стояли, прижав ладонями юбки, оповестил, что продолжающуюся жизнедеятельность японца они не одобряют.
— О! Он живой! — прогудел за моей спиной Евгений и тут же внес предложение, — Алеш, давай его к врачу отнесем?
— Мы не знаем, от чего он пострадал, — отрезал я, продолжая разглядывать немного окровавленное, но определенно живое и даже не побитое тело, — Нельзя его трогать!
— Вполне можно, господа! — из толпы девушек пробилась вперед очень симпатичная блондинка, чьи волосы завивались бесчисленными кудряшками. Горящий румянец на щеках здорово оттенял огромные глаза с лазурной радужкой, — Этот бедный юноша просто увидел слишком многое! Его вина неоспорима, но нанести ему вред, к нашему глубочайшему сожалению, никто не успел! Этот негодяй потерял сознание сам, поэтому, если вы будете так любезны, что отнесете его к доктору, а потом сопроводите к нам обратно, мы будем крайне благодарны!
Выпаленные как из пулемета слова встретили мое полное непонимание, но горячее одобрение остальные девушек. Решив с Распутиным не вникать в чужие сложности, мы заткнули телу нос платком и вдвоем понесли его в академию. Медпункт должен был располагаться справа на первом этаже… вроде бы?!
— Инамори-сан, прости меня пожалуйста!! — веселый голос заорал на весь немалый двор, где происходило действие. Я остановился, неверяще глядя на кричащего. Это был тот самый ободранный тип, который после страшного энергетического удара протащило мимо нас по асфальту. Тип отсвечивал лохмотьями, наглой улыбкой, карминно-красными волосами, японской национальностью и чувствовал себя, судя по всему, замечательно. Это вообще как?!
Группка девушек вновь пришла в движение — из нее вырвалась высокая худенькая японка с белоснежно-серебристыми волосами, собранными в два толстых объемных пучка за ее спиной. Глядя ненавидящим взглядом на оборванца, девушка сделала перед собой несколько сложных и выверенных жестов руками и пальцами, а потом полыхнула энергетикой с такой мощью, что у меня аж завибрировала аура! Да даже «отец», находясь в фамильном замке, на такое способен не был! Эффектом упражнений девушки стала огромная волчья голова, соткавшаяся в воздухе из подобия снежинок и тут же с громким воем рванувшая к красному-наглому-типу. Тот, моментально сбледнув с лица, сразу же задал стрекача куда подальше. Голова волка, продолжая завывать, свернула вслед за беглецом за угол, а я вновь обратил взгляд на тяжело дышащую девушку, которая стояла, уперев ладони в колени.
Что-то мне все меньше нравится как эта академия, так и эта страна.
— Эмберхарт Аристер-кун? — ко мне подбежал зеленоволосый японец с метками третьего года обучения, — Вас вызываете директор Суго. Пойдем, я тебя провожу!
***
— Синтоизм, Эмберхарт-кун, это то, что оказало фундаментальное влияние на быт нашей империи, — читал мне лекцию директор, расхаживая по кабинету, заложив руки за спину. Слушал я внимательно, так как именно этот уважаемый, но странноватый тип был единственным, кто полностью был в курсе моей миссии среди педсовета Академии, — Наши духи очага, боги, хранители и даже демоны — все они получали чрезвычайно малое количество энергии веры от жителей острова! Постепенно они научились выживать, встроив в свои жизненные циклы такую несвойственную духовным сущностям вещь как «смерть». Слабые развеивались, их энергия укрепляла остальных. Круговорот энергии в природе и человеческих поселениях, год за годом, век за веком. Рано или поздно должен был случиться качественный скачок таких духовных трансформаций. И он случился. Часть духов научилась принимать полностью материальный облик. Мы их назвали Иным Народом…