— Эй! — Подошла ко мне одна из них.
Ее я не узнала. Зато узнала ее ворону. По запаху. То ли я надышалась свежим воздухом, то ли она начала вонять еще сильнее.
Я вспомнила нехитрый способ Щица знакомиться.
— Привет, э-э-э… — Протянула я, старательно копируя его интонацию, — э-э-э…
— Боннельфина… — Представилась она и скромно потупилась.
Ну-ну, она такая же Боннельфина, как я — Арафья! Особенно если помнить, что настоящими именами здесь не принято разбрасываться. Вот ведь придумала себе имечко, не выговоришь. Я такие лет пять назад давала куклам…
Я лучезарно улыбнулась.
— А можно я буду звать тебя просто Бонни? А ты зови меня…
— Еленькой? Я тоже сокращу тогда. Эля?
Я немного подумала. Почему бы и нет? Коротко, лаконично. Звать удобно.
— Пойдет. Но откуда ты…
— Хвосткрючком рассказал. — и поспешно добавила, — собака. Тот, у которого еще ошейник такой… с бляшками…
Кажется, у меня было очень глупое лицо. Бонни обреченно вздохнула и напомнила:
— Разговариваю с животными. А они — со мной. Никто еще не требовал себе человека, знаешь ли. Все были взволнованы. Они боятся стать ненужными, все… многие черепахи ждут своего дня уже больше десяти лет. Я не спрашивала специально, но они хотели с кем-то поделиться, а я не могла заткнуть уши.
А глаза у нее такие честные-честные… да-да, не спрашивала. И ко мне подошла просто так, рядом постоять, а не узнать подробности из первых рук.
У Бонни был большой рот прирожденной сплетницы, длинный нос прирожденной сплетницы и даже дар прирожденной сплетницы. Любой физиогномист, завидев ее, замолчал бы навеки и никогда не открыл бы ни одного своего секрета даже на ушко любимой таксе.
Особенно любимой таксе.
— Может, возьмешь черепашку? — Бонни несмело тронула меня за рукав, и достала из кармана какой-то камень, — Вот, не смотри, что маленькая: ей тридцать пять лет, и тридцать четыре из них она ждала тебя.
— Эта штука умеет гладить белье, чистить одежду, накрывать на стол, переносить вещи? — Спросила я, стараясь не показывать своей неприязни: раз уж черепаха все понимает, стоит побыть вежливой, — Может, я смогу ее этому научить?
— Вряд ли. — Вздохнула Бонни.
Она погладила черепашку по морщинистой голове и сунула обратно в карман. Всем своим видом Бонни выражала вселенскую скорбь, даже ворона на ее плече нахохлилась и склонила голову.
Я начинала думать, что ее ко мне подослали.
— Тогда мне нужен Щиц.
— Зачем тебе этот неудачник?
— Почему это неудачник? — Я спросила только чтобы поддержать разговор, ответ был вполне очевиден.
Везунчики не попадают в рабство в королевстве, где это самое рабство уже два века как официально отменили.
— Как почему? Царапинка, — Бонни похлопала по карману, — говорит, что он попал в вечное рабство после того, как умудрился во время забега по главному корпусу споткнуться о какую-то очень древнюю и крайне ветхую прялку. Донце в одну сторону, лопасть в другую, веретено вообще растоптал случайно… и все это — перед приездом королевской комиссии! А прялка была королевской реликвией!
— Как он это сделал? — Удивилась я, — Зачем?
— Царапинка не знает. — Пожала плечами Бонни. — Говорит, возможно, в этот момент он был одержим гением разрушения и это был спонтанный забег. Спроси у него, если дозовешься…
— Не могу. Зову, зову и не отзывается. — Я пожала плечами. — Начинаю думать, что ничего не получится. А ведь это возможность… — Тут я сделала паузу.