— Нет! Ой! Вот опять! — и она снова толкает соседа.
Их разговор будит ближайших пассажиров. Кое-кто обращает внимание на шум в соседнем салоне, они тянут головы, пытаясь разглядеть, что происходит.
Игорь всё-таки проснулся и поднимает шторку на своем иллюминаторе. За стеклом не тёмное ночное небо, а приближающийся лесистый склон.
— Что за?.. — успевает сказать он, повернувшись к своей нервной соседке.
Та в свою очередь смогла зацепить рукой, то что беспокоило её ноги, она тянет руку и выуживает из-под кресла женскую голову. Пассажирка раскрывает рот, чтобы закричать, но тут всё перекрывает оглушительный гром и треск.
Самолет с ужасающим звуком срезает верхушки сосен и елей и начинает разваливаться на части. Через секунды со скрежетом и воем он врезается в землю. Гремит взрыв — искорёженные фрагменты самолета загораются.
Среди слабеющих языков пламени и обломков самолета бесстрастно бродит Громов. Часть лица у него выгорела до черноты. Одежда порвана и испачкана, но в остальном он в порядке. Наконец он находит то, что искал: среди мёртвых тел и их фрагментов, оказывается кто-то живой. Разглядеть этого человека практически невозможно. Голова его обгорела, лицо покрыто кровью и чёрной гарью. Одежда бесформенно облепила тело. Громов склоняется над человеком. Видно, как у раненого при выдохе на ноздрях и губах пузырится кровь. Громов целует человека в рот, а потом впивается в шею.
Выпрямившись, Громов глядит на восток. Лицо его преобразилось: на нем нет никаких следов ожога (царапина на не обожженной, но раненной в перестрелке щеке, впрочем, не исчезла), щёки даже как будто порозовели. На востоке за грядой припорошенных снегом елей и сосен, которые громоздятся на крутых исполинских хребтах, темнота ночного неба начинает едва заметно линять.
Немного поколебавшись, Громов расстёгивает одежду. На животе виден старый поперечный шрам. А на груди набухают свежие, сочащиеся чёрным раны. У основания шеи тоже зияет кровоточащая дыра. Превозмогая боль, он надавливает на раны и собирает в ладонь густую тёмную кровь. Затем прикладывает ладонь ко рту выжившего пассажира.
«Живи! Живи!» — раздраженно шепчет Громов. Человек поначалу не реагирует, но спустя несколько секунд голова его шевелится, губы присасываются к ладони.
Утро
Бэла и Паша идут по залу международного аэропорта Любляны. Чуть впереди идет бородач. За окнами аэропорта уже светло. Паша, обращаясь к бородачу:
— Как тебе удалось нас провести через паспортный контроль?
Бородач, не оборачиваясь, показывает знак рукой «деньги». Паша состраивает глубокомысленную физиономию. Тут бородач достает телефон и со словами:
— Подождите меня здесь, — куда-то отходит.
Паша пристально глядит на Бэлу. Та выглядит усталой, под глазами залегли глубокие тени.
— Ты как? Может, пора уже кровь пить?
Бэла одаряет его убийственным взглядом:
— Знаешь, Паша с таким, как ты, ни одна нормальная девушка дольше недели не выдержит.
— Ну, это лишь частное мнение одной неудачницы, — отвечает он с ухмылкой и смотрит в свой телефон.
— Чё? Уже кто-то есть что ли?
— Ты её не знаешь, — на лице Паши самодовольное выражение, он продолжает что-то листать в телефоне.
Бэла ловко выхватывает у него телефон и, посмотрев, фыркает:
— Боже! Страшна, как вся моя жизнь. И волосы пережженные.
Паша язвительно хмыкает:
— Кто бы говорил! Рыжая, которая красится в рыжий!
А Бэла, продолжая рассматривать фото, злорадно вскрикивает:
— А! Так это Вика-Карамель? Эта шалава? Поздравляю!
С победным видом она возвращает ему аппарат. Паша, пытаясь взять реванш:
— Ревнуешь — значит любишь.