ПРОЛОГ
В доме было тихо, словно на кладбище. Как-будто бабушка уже умерла. Домработница и гувернантка Виолетты ходили по дому на цыпочках. Дурынды. Зря стараются. Бабушка все равно не слышит их. Она целиком и полностью ушла в свои воспоминания.
Виолетта подслушала их разговор и знала, часы бабушки сочтены. Некогда красивая и статная леди, превратилась в маленькую высохшую старушку, потерявшуюся в огромных подушках. Кроме бабушки у триннадцатилетней девочки никого не было. Отец — шалопай и ветренная дурочка дочь, по словам бабушки, умудрились погибнуть, разбившись на мотоцикле и оставить ей на воспитание это несносное дитя, то есть саму Виолетту. Бабушка всегда так ее называла, мое несносное дитя, когда она шалила, а шалила она часто. Но Виолетта всегда знала, что это она говорила любя.
Бабушка, в прошлом, была звездой театра и кино и считала нужным дать внучке достойное воспитание. Сюда входило владение тремя языками английским, французским и испанским, знание культуры мира, чтение классиков и неприменное музицирование. Голос у Виолетты был хороший, а вот фигура склонна к полноте, поэтому в пять лет ее отдали на танцы и вокал. Впрочем, сама Виолетта была не против лишний раз вырваться из дома, где существовали одни запреты, в мир, где их временно можно снимать, словно переодевая вторую обувь.
В обычную школу она не ходила, дабы избежать тлетворного влияния на неокрепшую психику ребенка, а занималась дома с гувернанткой, сдавая экзамены экстерном. Друзья, походы в кино и прочие увесилительные мероприятия, заменялись посиделками в кругу бывших знаменитостей подмостков кино и эстрады и их рассказами о славных днях триумфальной молодости. Иногда это было забавно, а иногда откровенно скучно и девочка принималась громко и протяжно зевать. Разгневанная бабушка отсылала несносную, невоспитанную девчонку прочь и тогда у Виолетты воозникала возможность закопаться с головой в мир фентези, уносясь на волнах своей бурной фантазии в другой, насыщенный красками и приключениями мир.
А теперь бабушка умирала. Опекунство оформили на гувернантку, с которой Виолетте предстояло жить дальше. Это была неплохая, но робкая и стес
нительная старая дева, жутко боящаяся свою работодательницу и едва справляющуюся с живым характером ученицы, норовящим частенько выйти из-под контроля.
Сегодня снова вызывали бригаду врачей, бабушке становилось все хуже с каждым часом. К вечеру она ненадолго пришла в себя и позвала Виолетту.
— Ола, я умираю. Не перебивай и выслушай до конца. Ты потомок некогда могущественной рассы, жившей на Земле. Они называли себя Альвы. Неполноценные осколки, вот и все, что осталось от древней эльфийской ветви. Но даже этого достаточно, чтобы помнить и гордиться тем, кто ты есть. Если когда-нибудь ты почувствуешь зов, не противься, иди на голос, туда куда тебя приведет судьба. А еще помни, наш род обладал магией воды. Ты Ола, что означает Волна. Будь сильной, чтобы обкатать любые подводные камни, будь напористой, огибая любые скалы, будь упрямой, чтобы пробиться из любой дыры к свету, будь мягкой, чтобы привлечь внимание, будь прохладной, чтобы мог испить не каждый, будь многоликой, чтобы не наскучить, будь игривой, чтобы не быть слишком пресной, будь опасной, чтобы уважали и только покорной не будь никогда. Каждая Женщина, если она настоящая, должна в жизни сказать хотя бы три Ха — Ха, одержав свои великие сражения, а их, поверь, предстоит немало.
А сейчас иди, я слишком устала, пусть мать вода тебя сбережет.
Ночью бабушка умерла. Через год тихоня гувернатка сбежала с каким — то парнем на острова, там где солнечно и дуют легкие бризы, прихватив с собой львиную долю всех сбережений. Виолетта не попала в детдом только потому, что сердобольная повариха баба Катя взяла ее под свое крыло. Содержать дом стало не по карману и они, недолго думая, продали его, купив двушку в спальном районе. Фортепиано, балет, вокал и частные уроки были забыты как сон. Реальностью стала потертая школа, джинса и рэп, а также фастфуд и газировка. К окончанию школы вес Виолетты перевалил далеко за сотню. И это стало ее реальной жизнью.
Глава 1 ИДУ НА ЗОВ
Ну вот и сентябрь. Лето пролетело, а я и не заметила. Да и было ли оно, это лето? Разве лишь кусочек.
Сначала трясучка от выпускных экзаменов, потом от вступительных. И лишь краткий миг отдыха. Первое сентября в колледже стало, как и предполагалось, провальным. Сокурсники обсуждали несоответствие моего имени с фигурой и шушукались за спиной, наивно полагая, что толстуха еще и глуховата. К таким комплиментам давно бы пора привыкнуть, как и к обидным прозвищам. Говорят, на правду не обижаются. Но я до сих пор не научилась. Они ведь совсем меня не знают, а судят как книжку, по обложке, чем смазливей, тем интересней. Вон как мальчишки пялятся на стройную, эффектную Милку, которая приветливо машет мне рукой. Пробираясь к ней, я отдавила немало ног и еще чего-то, попадающегося на пути. Вот и красавчик, до этого строивший подруге глазки, теперь их выпучил и позеленел, хватая ртом воздух, как вытащенный на берег карась. А то все вы — альфа самцы, а как перетерпеть чуточку боли, так и сложился пополам. Ой, матушки святы, это куда ж это я надавила, что он за колокольчики схватиться не постеснялся. Надеюсь его приятный баритон не сменится на фальцет. Фух, гора с плеч, вон как заругался, ожил бедолага. Я аж заслушалась, да на вооружение несколько оборотов речи приняла, доселе слыхом неслыханных.
Ну вот, Виолетушка, так ты отвлеклась, что восшествие препода в кабинет пропустила. А вот он тебя, ну очень хорошо разглядел, фигура-то ты, что уж говорить, заметная. Еще бы не разглядел, если все сдудиозы встали, остались сидеть толька я, да герой моих ушей, адресно вещавший иносказательные выражения. Причем ему посочувствовали, вот она мужская солидарность, а мне впаяли предупреждение в первый же учебный день, я бы даже сказала, учебный час. Впрочем, и во все остальные часы, постоянно что-нибудь случалось. К концу вводных лекций, все знали, что вон та жиртреска, да, да, другой такой здесь больше нет, называется не иначе, как яхта Врунгеля — Беда.
Когда мы расстались с Милкой, на часах уже было без четверти три. Мой желудок, вкусивший скромный обед, состоявший, видимо, из блюд, которые готовили будущие повара с параллельного потока, пронзительно заурчал, требуя нормальной, желательно горячей, пищи.
Баба Катя просила зайти за семечками, а приболевшая девочка-соседка, набрать желудей, да шишек для школьных поделок. Времени займет немного, всех осчастливлю и поставлю себе плюсик в книгу добрых дел. А вы что думали? Жить среди постоянно обзывающих тебя людей и не озлобиться, это надо иметь ангельский характер, либо цель в жизни, ну или на самый захудалый конец, книгу добрых дел, как советуют все ведущие психологи. Мне всегда было интересно кого и куда они ведут, а главное за что, но я отклонилась от темы.
Итак, семечки купила сырые, пожарим сами, а на сэкономленные тугрики приобрела еще и тыквенные. Много плохо не бывает. В парке вместе с шишками и желудями собрала и каштаны. Еще один плюс к моей карме. При выходе из парка, мне навстречу, попался плюгавенький мужичок, чем — то сильно расстроенный, тащивший в руках солидный букет роз. Поравнявшись со мной, он вложил мне его прямо в руки и удалился походкой лунатика. Домой я не шла, а летела. Мне еще никто не дарил роз. пусть даже и другой предназначенных. Хотелось бы сказать, грациозно скользя вдоль ограды, а так и было, кроме слова грациозно, потому что подскользнулась на банановой кожуре и вдоль ограды действительно летела, только головой вперед и мордахой в цветы, вот гады, наверняка с мужичка, как за бесшипные содрали, я услышала звон колокольчика, словно полузабытая мелодия играла мне из шкатулки, всегда хранившейся на бабушкином секретере.
Звук то приближался, то удалялся, играя на контрасте. И я пошла, тыкаясь как слепой котенок, играя, тише-дальше, громче — ближе. В конце парка рос огромный старый карагач. Его ствол состоял из нескольких сросшихся деревьев, в середине образуя нечто вроде окна. Музыка лилась именно оттуда, вместо привычного кусочка парка с оградой и неба вдали, я разглядела мутный туман, то взлетающий хлопьями, то оседающий вниз.
Всякий разумный человек прошел бы мимо подобной болтанки, но, видимо, я и разумность — вещи несовместимые. Сунула туда букет, не совсем же я слабоумная свои ручки куда ни попадя совать, перепадет еще, затем совершила обратное действие, букет высунула. Повреждений на нем, даже тщательно его рассмотрев, не обнаружила, пахли цветы по-прежнему, да и колючки были на месте. Поэтому я решилась, чего уж там мелочиться, зачем мне жизнь калекой без руки или ноги. И засунула я туда голову, причем зачем-то прикрыв один глаз. Ну так, на всякий случай.
Увиденное меня поразило, а уж как, наверное, я поразила увиденное! На большой, солнечной, светлой поляне собралась нехилая такая кучка народу. Все в длинных белых хламидах, длинноволосые и красивые. Взгляды устремлены на проем, в который меня начало засасывать, мягко, но настойчиво. Вот наивные! Я в такое окно ни в жизнь не пролезу. Лица у всех удивленные, если не сказать резче, прибалдевшие. Да я бы и сама себя, если честно, испугалась. Вылезла из тумана сначало рука с веником цветочков, потом лихо одноглазое, всклокоченное.
Не знаю, что там их так растревожило, но глаз второй я все же открыла. Не каждый день таких чудиков видишь, можно и пропустить что-нибудь интересное.
Замершие, после моего появления, люди пришли в движение. Кто-то, особо впечатлительный, в обморок упал, кто-то подошел поближе, а несколько человек о чем-то горячо заспорили.
Напряжение во всем теле увеличилось, стало неприятно, да и стоять в такой странной позе, застрявшей в дереве, было, мягко говоря, неудобно. Поэтому мне ничего не оставалось делать, как зычно крикнуть:
— Эй, вы там! Прекратите беспридельничать! Немедленно отпустите меня!
Уж не знаю, что на них повлияло, мой громкий голос или к мнению единому все ж пришли, да только тело мое присоединилось к голове, но совместно с карагачем. Да, да. Так и стояли мы на поляне- я, застрявшая в дереве по пояс, букет цветов в одной руке и полиэтиленовый пакет в другой. Стойка, согласна, не самая лучшая, но могло быть и хуже, а так, по крайней мере, все мои члены соединились воедино.
Пока народ обмазговывал, как меня из дерева извлечь, я решила к этому процессу подключить и свои мозги. Лучшего решения, чем дать обратный ход, в голову мне не пришло. И я начала движения назад. Осторожно развернув голову на плечах, я вытащила сначало предплечье, а затем и все остальное, покрутив головой напоследок. Уф, наконец-то! Выпрямившись во все свои сто семьдесят сантиметров, я ощутила, что жива. Теперь не мешало бы оглянуться вокруг.
Классные спецэффекты. Киношку что ли снимают. Статистов кучу понагнали. Вон и приборы на камеры похожие. Главное им кадры не запороть, а то и финансово наказать могут. Нет, я ж не дура. Поняла, что меня в другой мир затянуло. А аборигены ничего так, симпатичные, да что там, зачетно няшные. Пока только улыбаются, правда натяжно как-то, но не гонят. Интересненько. Раз не гонят, поучаствуем. Ага, жестами пригласили отойти к группе девушек, человек так из двеннадцати. Отходить, отхожу, а на карагач свой нет, нет, да оглянусь.
Главный, режиссер видимо, несколько раз обошел его, языком поцокал, головой покачал, кору понюхал, разве что на зубок не попробовал и говорить начал. Вот повезло, еще и в иномирном кино снимут, будет чем перед Милкой козырнуть.
Язык показался мне знакомым, некоторые слова я даже поняла. Хорошо хоть не частил, говорил медленно, певуче, почти на испанском. Хоть и не вспоминала о нем давно, а годы детские даром не прошли, в памяти, когда понадобились, реанимировались. В общем, общий смысл уловила.