Ну, собственно, и всё. Что именно сделал Клиффорд, я даже заметить не успела, но после этого мой бывший муж мирно прилёг возле ног будущего, а его невеста завопила громче автомобильной сигнализации:
— Ууубиииилииии!!!
Участковый полиционер невозмутимо сидел за кухонным столом и составлял протокол.
— Какие именно звуки, доносящиеся из этой квартиры, вас потревожили? — спросил он бабу Дусю, наконец-то прорвавшуюся в мою квартиру на законном основании.
— Сперва сегодня тут завывал Андрейка, — с энтузиазмом взялась перечислять старая грымза.
— Андрюшка, — поправила я её.
— Точно, Андрюшка, — благодарно кивнула она мне.
— В котором часу это было? — спросил участковый для протокола.
— В девятнадцать пятьдесят семь, — отвечала партизанша.
— Потом? — спросил страж порядка.
— Потом он завывать перестал, и Таисья сказала, что скоро выходит за него замуж. Тогда я позвонила Косте Зуеву и сообщила ему, что на его часть жилплощади посягает посторонний.
— Андрейка, — кивнул полицейский.
— Андрюшка, — поправила его баба Дуся, — и Костя сразу пришёл и привёл с собой какую-то постороннюю женщину.
— Я не посторонняя, — вскинулась Стелла, — я его жена! Будущая.
— Ой, не приведи господь, — осенилась крестом баба Дуся, — таких горластых нам в соседи!
— Дальше что было? — спросил участковый.
— А потом — крик такой, что хоть святых выноси! Это, значит, вот эта горластая в очках кричала, мол, убили.
— Кого именно убили? — невозмутимо записывал полицейский.
— А кого убили — не видела, врать не буду, — чопорно поджала губы баба Дуся.
Участковый вопросительно посмотрел на Стеллу.
— Они напали на Котю, — заявила та, — и лишили его сознания.
— На вас напали? — спросил участковый Зуева.
— По правде говоря, я этого не помню.
— У вас болит что-нибудь?
— Да, желудок иногда прихватывает. Гастрит у меня, знаете…
— Гастрит к делу не относится! Побои снимать будете?
— Откуда снимать?
— С тела! — начал закипать полицейский.
— Котя! — восторженно взвыла Стелла, так громко, что все остальные присутствующие поморщились, — раздевайся, побои искать будем!
— Не буду я раздеваться! Нет на мне никаких побоев.