Я шла вслед за виверной, вертя головой. Выйдя на улицу, мы оказались в маленьком уютном дворике, а потом вошли в огородик, где аккуратными рядками были высажены самые обычные морковь, лук, капуста и другие характерные для деревенской усадьбы растения. От земли чувствовался запах воды, все было полито.
— Хорошо у тебя здесь, — глубоко дышала я, — спокойно и аромат такой чудесный.
— Простой жизнью живу, — ответила Лерейс. — У нас здесь некуда спешить. Живем мы долго, чужих не бывает, вот и приходится заниматься чем-то. Многие наши не держат огороды, охотятся, все чаще в зверином обличье живут, а я так не могу. Мама моя приучила. Они с отцом душа в душу жили, также вот огородик держали, пока война не началась. Погибли, а я осталась с теткой. А потом и свой дом завела.
— А почему замуж не вышла? — полюбопытствовала я.
Лерейс кинула на меня быстрый смущенный взгляд.
— Да есть тут один упертый тип, никак не хочет признавать, что иногда нужно становиться человеком, — буркнула она.
— Может, ты не так убеждаешь? — мне было интересно, кто ж этот счастливчик, на которого такая красавица обратила внимание.
— Да куда уж убедительнее, — мрачно отозвалась виверна. — Уже и голая перед ним ходила и предлагала в паре полетать, и добычу принесла, а он делает вид, что не понимает.
— Да уж, ситуация, — вздохнула я. — Надо что-то придумать. Может, борща сварим и позовем его в гости?
— Борща? — заинтересованно переспросила Лерейс.
— Ну, это суп такой, с мясом и овощами. Я тебе помогу, будешь потом его угощать, чтоб прикипел. У нас на Земле говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Вот и будем проводить осаду и взятие пленных. Главное — потом прокормить этого пленного мужчину.
Я улыбнулась виверне, а она, немного подумав, заливисто рассмеялась.
— А ведь точно, Виола, я раньше и не думала, что его человеческой едой привечать надо. Давай иди мойся, я здесь подожду.
Я послушно направилась в баню, уже жарко натопленную. В предбаннике было сложено полотенце, мыло, ночная сорочка, а в самой парилке стояла бадья с холодной водой и деревянным ковшичком рядом. Березовый веник тоже был приготовлен, но я сегодня не склонна была париться. Разделась, вошла в парилку, села на лавку и посидела там, прогревая косточки. Само мытье не заняло и пятнадцати минут, а после я, завернув волосы полотенцем на манер тюрбана и натянув сорочку, вышла к Лерейс.
— Ух ты, смешная какая! — воскликнула она. — Спать хочешь? Пойдем, провожу.
Я еле разлепляла глаза, почувствовав после бани невероятную усталость.
Лерейс проводила меня в спальню, где я, едва коснувшись головой подушки, провалилась в сон.
18
Утро началось часа в 4 с противного кукареканья. Несчастная птица надрывалась у меня над ухом так, будто призывала спасаться от пожара. Я натянула подушку на голову. Не помогло. Сверху придавила рукой. Петух голосил как чокнутый. В голосе его слышались задорные нотки, призывающие селян немедленно подниматься и с бодрой улыбкой бежать на поле, косить траву или что там принято делать в такую рань в деревне.
— Ну подожди, певун проклятый, я до тебя доберусь, — я отчаянно встала, всунула ноги в тапки и выглянула в окно.
Черный петух с разноцветным хвостом из красно-желто-зеленых перьев, свесив набок яркий красный гребень, самозабвенно орал, сидя на заборе.
— На тебе! — в певца полетел тапок.
Петух, возмущенный до глубины своей птичьей души, перелетел на другое место, заклекотал рассерженно, скосил на меня глаз и заорал снова.
— Да что ж такое! — я кинула второй тапок. — Есть!
Попав в жирную тушку и согнав наглую птицу с забора, с чувством выполненного долга улеглась в постель и закрыла глаза.
— Кукареку! — раздалось почти у меня над ухом.
Подскочив, как ошпаренная, я увидела этот будущий суп восседающим прямиком на подоконнике и метнулась к нему с целью выпотрошить немедленно.
— Будет у нас борщ с курятиной! — прошипела я, успев только кончиками пальцев коснуться хвостовых перьев.
— Кукареку! — ухмыльнулся петух.
— Лично тебе кишки выну, — пообещала я мрачно, высунувшись в окно по пояс и узрев наглеца сидящим на большой бочке.