Все засыпал пепел.
И он же переполнял душу, когда Валерия в исступлении раскачивалась из стороны в сторону на диване, грызя обжигающий небо имбирь. Ей казалось, что она все разрушила или же… что ее обманули. Или же… нет, она совершенно запуталась во всех этих противоречивых чувствах и собственных словах, суждениях. Ей надоело считать себя неправильной на фоне всех законодателей правил, хотя они сами блуждали в потемках, едва из них выбираясь.
Для нее в тот вечер оставалось только длящееся настоящее. Гордиев узел натянулся до предела, точно сделавшись петлей виселицы. И Валерия сознавала, что неизбежно требуется меч. В этой борьбе только она могла победить, только она способна была докопаться до истины. Хранители Снов, может, и вытащили бы ее, загнали бы снова Короля Кошмаров на дно бездны, но она бы тогда ощущала себя остаток жизни предательницей, но она бы уже никогда не забыла… его.
Пепел и ржавчина — вот аромат ее покоя, вот то, что повергало в неискупимо черные глубины, но одновременно несло надежду, даже если он не подозревал об этом. Валерия иным зрением уловила, как черная завеса грядущего вплотную приблизилась к ней, требуя какого-то решения, предвещая нелегкое испытание. Но она словно готовилась к этому всю жизнь, балансируя на грани миров.
— Ты пришел… — выдохнула она. Ждала чего-то? Боялась? Ничуть. Осталось только настоящее в этой зыбкой минуте, расколотой вечностью. Она — летящая капля, обретающая свою совершенную форму, отражающая целый мир. Уже ничего не страшно.
— Да, без пяти двенадцать, как я и говорил, — отозвался он, нервно бродя по комнате, как в чаду. И только теперь Валерия заметила, что его больше не сопровождают четыре коня. Его покинул его собственный страх? Или только на время?
Король Кошмаров приблизился к ее столу, поднял оторванный блокнотный листок и непроизвольно прочитал нараспев, думая, очевидно, о своем:
Раз к Оле-Лукойе пришел старший брат…
О вечном покое не так говорят?
Он сказки слагает из боли. А грез
Хватает Лукойе, мешок да обоз.
Для добрых сказаний есть ночи покой,
Но смерть неотрывно срывает рукой
Все теплые сказки, чудес благодать,
У смерти сказанья ее не отнять.
Валерия продолжила с легким вздохом, уже наизусть:
И с братом суровым Лукойе живет,
Два полюса правды, иных все высот.
Увидеть их страшно, пускай не враги,
Но сказочник добрый ведет все торги
С иным летописцем на черном коне.
Конечностью мира придет он во сне,
Расскажет всем сказку поступкам ценой,
Брат Оле-Лукойе — смертельный покой.
— Что это? — удивился отстраненно Король Кошмаров.
— Мои стихи… — в тон ему ответила Валерия, не двигаясь с места.
— Уж не обо мне ли? — усмехнулся Бугимен, но как-то иначе, без вечной издевки.
— Может, и о тебе. От твоих кошмаров я и начала как-то писать ужастики. Спасибо за вдохновение, у всех оно разное, в конце концов. Я решила, что Песочник вполне похож на Оле-Лукойе, ну, а ты… — она вздохнула.
— Я не смерть, — вдруг решительно отрезал он, уточняя: — И мы не братья. Немного другая специфика.
— Не смерть, значит. Что придумаешь сегодня? Игра уже не так остра. Я начинаю привыкать к страху, — делала вид, будто ничего не произошло, Валерия, раскидывая руки по спинке дивана, словно ее ничто не волновало. Она была облачена в темно-голубое офисное платье, на губах она чувствовала вкус имбиря и смывшейся алой помады. Лучше уж помада, чем кровь.