— Я ничего не скажу.
— Вы понимаете, что суд может рассмотреть ваше молчание, как нежелание содействовать Сенату и подчиняться закону Справедливости, одному из трех главных законов нашего Инициированного мира?
Девушка поджимает губы, в глазах блестят слезы, но она пытается сдержать себя и не показать свою слабость.
— Я ничего не скажу и не признаюсь в убийстве этого мужчины. Я его вообще не знаю!
— Но улики пока против вас.
— Меня подставили!
— Тогда скажите, где вы были пятнадцатого января.
— Не могу. — Она сникает. Но в следующую секунду ее глаза снова начинают блестеть ненавистью и яростью. — Вы же нашли меня! Найдите и где была я?
— Не беспокойтесь, если надо найдем.
— Вот именно, если надо! А вам надо только осудить меня и закрыть дело.
— Мне ничего не надо, Амелия. Я — лицо беспристрастное. Итак, где вы были пятнадцатого числа днем?
— Дома.
— Свидетели есть?
Она молчит, кусая губы, на лице отчетливо читается мука.
— Нет. — Ее голос глух. Вижу, что девушка готова расплакаться.
— Вы понимаете, что Сенат имеет право открыто воздействовать на вас с помощью даров, чтобы добиться правды?
Она отворачивается, шумно сглатывая, стараясь незаметно утереть рукой слезы. До этого я все ответы, вносил в форму протокола. Но увидев, что девушка плачет, решил пойти другим путем. Громко захлопнув папку, я уставился на нее.
— Давайте так, Амелия. Я так понимаю, вы не можете сказать, где вы были пятнадцатого числа, потому что это как-то незаконно? — Молчит, все также отвернувшись от меня, но слушает. — Видите? Я закрыл папку и ничего не пишу. Предлагаю так: что бы вы не делали пятнадцатого числа, я проигнорирую незаконную информацию и постараюсь вам помочь. Не думаю, что вы желаете сгореть из-за того, что вас несправедливо осудят. Я готов идти навстречу, если согласитесь помочь следствию.
Она молчит, явно раздумывая. Видно, что ее терзает что-то и мучает, но в глазах читается желание сказать.
— Если не вы меня убьете, то они это сделают, если меня освободят…
— Попробуйте.
— Обещайте, то, что я скажу, останется между нами и не войдет в протокол.
— Обещаю.
— Нет! Не так! Как Инициированный. Ведь вы же Инквизитор? То есть были им? — Этот вопрос неожиданной болью отзывается во мне. Я словно слышу хриплый голос Нины: «Тебе не положено быть со мной. Тебе вообще не положено иметь личную жизнь. Ты теперь Архивариус». Все мое существо протестует против этой формулировки: Я — Инквизитор. Я мечтал о статусе Архивариуса, и я его получил. Но жизнь внесла свои коррективы. Нина. Я теперь не хочу терять ее.
— Да, я был Инквизитором.
— Тогда ваше слово будет намного надежней! Пообещайте мне, как Инициированный. Что вы не внесете в дело то, что я скажу вам.
— Я, Ной Валльде, обещаю Амелии Шилдс, что не внесу в дело ее признания, сказанные о том, где она была пятнадцатого числа. Итак? Где вы были?
— На свидании… — Она говорит грустно, я жду продолжения. Странно, что она не хочет открывать личность возлюбленного. — Дело в том, что я сбежала из клана в этот день. Я должна была охранять одну больную Химеру по приказу Главной. Но она так крепко спала, что я решила уйти на пару часов к своему молодому человеку.
— Тогда в чем дело? Вы можете сказать его имя.
— Моя Главная сразу поймет, что я покинула пост! Она мало того, что прикончит его на моих глазах, но и меня заодно!