— К ней всегда всё сводится, в конечном счёте.
— А как же дружба, например?
— Дружба?
— Ну да. Удовольствие, которое мы испытываем от общения с другим человеком, при том, что ни секса, ни чего-либо материального нам от него не нужно.
Я едва не брякнула, что с дружбой тоже нужно быть поосторожнее, потому как никогда доподлинно не известно, что другому от вас нужно на самом деле. Однако если подумать, правда в словах Фредерика была. Да, меня предали, и я предала, но ведь было время бескорыстной дружбы с товарищами, которые мне ничего плохого не сделали на самом деле. И я до сих пор ощущаю отголоски той преданности, мешающие мне сделать то, что может причинить им вред хотя косвенно, какую бы выгоду это ни сулило для меня лично.
— Но ведь всё равно всё это вырастает из инстинктов. Дружба родилась потому, что нашим предкам — да и нам — было легче выживать не в одиночку.
— Вы правы, — согласился Фредерик. — Дружбы выросла из стайного инстинкта, и любовь — из инстинкта продолжения рода. Но фундамент — ещё не всё здание. Нельзя сводит дружеские чувства только к взаимной выгоде, а любовь — к сексу.
— А что там ещё есть, кроме секса?
— Лилиан, для этого достаточно открыть или посмотреть любое произведение, повествующее о любви.
— Лично я в них ничего не вижу, кроме глупостей, совершенных под влиянием всё тех же гормонов. Но здравомыслящий человек должен действовать на трезвую голову. Вот в вашей семье хоть кто-нибудь принимал важное решение, основываясь на так называемой любви?
К моему удивлению, они оба заулыбались: и Фредерик, и Альма, до сих пор молча слушавшая наш спор.
— О, — протянула Альма, — наши предки могли бы многое рассказать вам о любви. Начиная с нашего отца.
— Можно сказать, что браки по любви — это наша семейная традиция, — добавил Фредерик.
— Вот как?
— Да, у наших родителей была история, достойная пера романистов. О юноше из семьи миллионеров, который полюбил бедную девушку, и ради неё едва не отказался от наследства и семейного бизнеса. Собственно, даже и отказался, они несколько лет жили как простые смертные, отец служил в каком-то учреждении, мама работала в больнице медсестрой — собственно, там они и познакомились, когда отец попал на больничную койку после аварии. И только после рождения Альмы наш дед сменил гнев на милость.
— Так вы же что-то говорили о том, что у Фредерика дело, унаследованное от матери, — обратилась я к Альме.
— Так и есть, — кивнула она. — Мама не захотела жить на содержании у мужа и потому начала строить собственное предприятие. Сначала с его поддержкой, а потом сама.
— А папа ею гордился и не любил с ней надолго расставаться до самого конца, — добавил Фредерик. — А когда она умерла во время эпидемии, я помню, как он разом постарел на два десятка лет. Так что, Лилиан, в любовь я верю. Я всегда мечтал найти женщину, которую полюблю так же, как мой отец любил мою мать. И, возможно, моя мечта осуществилась.
И он вдруг взял меня за руку. Осторожно, подрагивающими пальцами, так, словно собирался поднести её к губам, как какой-нибудь рыцарь.
— Перестаньте! — я выдернула почему-то ставшую влажной ладонь. Сердце заколотилось где-то в горле, словно это был первый раз, когда мужчина брал мою руку. Хотя, если честно, вот так — первый. Это не походило на дружеское рукопожатие мои былых товарищей, а Андор касался меня совсем не так, а властно, как и всё, что он делал…
Андор. Воспоминание о нём было как холодный душ — очень вовремя, если подумать. Я отвернулась, скрипнув зубами.
— Давайте поговорим о чём-нибудь другом, — голос прозвучал резко, но пытаться смягчить его я не стала.
Глава 10
Но другой темы для разговоров не нашлось, и дальше мы шагали молча. Так и миновали холмы, и горы наконец предстали перед нами во всей красе. Даже я в моём нынешнем, не самом спокойном состоянии оценила взмывающие в небеса чёрные базальтовые стены, прикрытые кое-где клочковатой шкурой растительности. Впрочем, карабкаться по ним нужды не было. Альма, сверившись с планшетом, уверенно двинулась вперёд и вправо по пока ещё пологому склону. До Чёртова ущелья оставалось всего ничего.
Чтобы отвлечься и прочистить голову, я оглядывалась по сторонам и время от времени оборачивалась, чтобы полюбоваться бескрайним холмистым морем равнины за нами. Жаль, что Карствилля уже не было видно, но и без того было очень красиво, и чем выше, тем красивей. Подъём постепенно становился круче, кое-где приходилось даже помогать себе руками, но пока мы справлялись. Фредерик несколько раз галантно предлагал мне помощь на трудных участках, но я всякий раз отказывалась. Наконец мы перевалили через первый отрог и оказались перед двумя почти сошедшимися скалами. Сперва они показались мне единым целым, но потом я поняла, что между ними есть небольшой промежуток. Как раз хватит пройти людям.
— Это и есть Чёртово ущелье?
— Нет, это пока ещё только вход в него, — отозвалась Альма. — А вот источник должен быть где-то рядом.
Мы медленно двинулись вперёд, оглядываясь по сторонам, но никакой воды поблизости видно не было. Было очень тихо, так тихо, что эта тишина начала давить на уши. Хоть бы ветерок подул, хоть бы птица какая-нибудь вскрикнула… Я начала оглядываться по сторонам внимательней. Никогда не страдала клаустрофобией, но мысль о том, чтобы войти в эту тесную щель между каменными стенами, вызывала просто физическое отторжение.
— А, вот он где! — я едва не подпрыгнула при оклике Фредерика, таким громким в тишине показался его голос. И в самом деле, у его ног извивалась узенькая водяная ленточка, тёкшая не к ущелью, а вниз по пройденному нами склону.
— Ну, значит, скоро и исток найдём! — повеселевшая Альма бодро двинулась вперёд. Ручеёк повёл нас вверх, через рощицу низеньких искривлённых деревьев с очень тёмной листвой, и когда мы нырнули в заросли под сень разлапистых ветвей, отгородивших нас от скал, я испытала большое облегчение.