…Повитуха сыскалась быстро; и эта была самая старая и самая безумная ведьма из всех, кого Робер в своей жизни видел.
Посасывая трубочку, она неспешно собирала свои склянки в узелок, не обращая внимания на окрики Робера, которого дрожь колотила так, что зубы лязгали.
— Не кричи! — строго прикрикнул а на него ведьма, когда он в очередной раз решил поторопить ее. — Всякая жизнь родится в свой срок! Успею, успею…
Ее безумные глаза, один из которых был верен, как ночь, а второй мертв и бел, как у вареной рыбы, уставились на Робера, и старуха, ткнув а его сторону узловатым пальцем, заметила:
— А на твоём месте я б этого сада не ждала. Он родится — а за твоей спиной встанет фиолетовая смерть.
От этих слов волосы встали дыбом на голове Робера, дыхание замерло в горле.
— Что это значит?! — просипел он. — Дракон Эрик убьет меня?!
— М-м, — протянула старуха задумчиво, раскуривая свою трубку. Все кругом утонуло а серых клубах, словно в тумане, и лишь алый уголёк светил зловеще. — Нет, не Эрик. Эрик убивает быстро; его ярость холодна, как это лето. Его сердце почти умерло, и вместе с ним это край… Беги, если хочешь жить. Беги
— Я не спрашиваю, что мне делать! — разозлился Робер, отходя от испуга и старухиного колдовства. — Я пришел звать тебя принять роды!
— А, роды! — воскликнула старуха, словно слышала об этом впервые. — Так что же ты молчишь, носатый болван?! Идём скорее! Не то потеряем драгоценное время
Иона захихикал совершенно ненормально, пугая Робера ещё больше.
"Черта с два я сбегу, — думал Робер, провожая старуху до башни. Под ледяными порывами ветра фонарь в его руке раскачивался скрипел, жёлтое пятно металось по хрустящему снежному покрывалу. — Эта старуха просто ненормальна. Пугать меня вздумала!"
У самого входа в башню старуха, прислушиваясь а далёкие стоны роженицы, внезапно обернулась к ощвбщему Роберу и почти жалостливо произнесла:
— Не ходи туда. Незачем тебе там быть. Поживи ещё! — и захлопнула дверь у него перед носом.
К утру Хлоя родила.
Пробравшийся в башню, где было намного теплее и задремавший в уголке Робер мгновенно проснулся, как только плач ребенка прозвучал над его головой.
"Родился таки", — ликуя, словно этот ребенок был его собственный, подумал Робер. Впрочем у его радости было вполне понятное объяснение: Хлоя теперь была свободна. От бремени, ото всего, что связывало ее с драконом и от защиты. Ее дыхание не было больше раскаленным; ребенок, родившись, отнял у нее эту особенность. Это Робер понял потому, что башня начинала медленно остывать, и каменные стены внизу, у лестницы, подернулись изморозью.
Тяжко ступая, спустилась сверху уставшая, распаренная, красная повитуха, оправляя чепец на взлохмаченные волосах.
— Мальчик, — нехотя буркнула она Роберу. — Красивый, крепкий…
— Просто младенец? — недоверчиво переспросил Робер, и старуха с удивлением воззрилась на него.
— А ты чего ожидал, архангела?! — язвительно произнесла она. — Конечно, просто младенец. Маленький и розовый. Синеглазый.
Робер с облегчением вздохнул; преследующие его кошмары, отвратительные, тошнотворные, отступили, растворились в небытие, и он, воспрянув духом, смело ринулся наверх.
В комнатке под самой крышей всё ещё было нестерпимо жарко, но Хлоя уже укутала сына в простыню, любовно обнимая его и покачивая на руках.
— Ну что ж, — несмело начал Робер, вытягивая шею и разглядывая розовые щеки младенца, — ты теперь свободна.
Хлоя подняла на него изумленные глаза и перевела свой взгляд на цепь, которая все ещё приковывала ее ногу к кровати.
— Это ты называешь свободой?! — изумлённо произнесла она. Робер недовольно поморщился.
— Ты свободна от уз, связывающих тебя с Драконом! — выпалил он. — Ты родила; теперь ты можешь принадлежать любому, даже бессмертному, и рожать его детей.
— Никогда я не стану от них свободна, — медленно произнесла Хлоя. — Я всегда буду принадлежать только Эрику.
От желчной злобы лицо Робера перекосилось, он с яростным криком кинулся к постели, на которой лежала Хлоя, и силой заставил ослабевшую женщину подняться.
— Пойдем-ка, — шипел он злобно, — я покажу тебе кое-что! Тебе это полезно будет увидеть!