Ведь я, кажется, больше у вас не работаю?
— Совершенно верно. — Эдуард снова сел и ледяным взглядом посмотрел в рыбьи глаза де Бельфора.
— Слушайте меня внимательно. Отныне вам не будет доверять ни одна мало-мальски приличная компания, и приличных должностей вам тоже не видать, уж я об этом позабочусь. Только посмейте теперь увидеться с моей матерью, одна попытка — и вам не поздоровится. Я изничтожу вас, понимаете? Разворошу все ваши финансовые делишки, проверю все ваши денежные вклады и налоговые декларации, в которых наверняка не значится солидная часть вашей прибыли, проверю источники вашей денежной наличности, вытащу на свет божий все льготы, которыми завлекли вас банки с сомнительной репутацией. Каких бы усилий мне это ни стоило, я своего добьюсь. Вы меня знаете, я не привык бросать слова на ветер. И хорошо, что знаете, поскольку я разделаюсь с вами без колебаний. Засажу туда, где вам следует находиться. И надолго засажу.
Де Бельфор долго безмолствовал, потом с тяжким вздохом произнес:
— Да разве я сомневаюсь? Я успел насмотреться, как лихо вы проделываете подобные штуки. А теперь можно и со мной расквитаться — то-то радость.
— Вы уверены? — Брови Эдуарда изумленно поднялись. — Да никакой радости. Вот если бы раньше… А сейчас мне все равно. Вы напрасно придаете своей персоне такую значительность. Афера как афера.
Де Бельфор поджал губы, последняя фраза очень его рассердила. Он встал.
— Вам виднее. В любом случае я уеду за границу. Вы же сами говорите, чтобы я не питал никаких иллюзий…
Он небрежной походочкой отправился вон. Но у самой двери обернулся и, полуприкрыв бесцветные глаза, обвел ими стол, кресла, картины. Посмотрел на Эдуарда, без всякой ненависти, без неприязни — равнодушно.
— Все это, — он обвел крупной ладонью комнату, — все эти картины. Дома. Офисы. Компании. Дочерние предприятия. Акции. Все это — работа. А вот детей у вас нет. — Он выдержал паузу. — В могилу с собой ничего не заберешь, это-то вы понимаете? Можете себе представить, как все обрадуются, когда вы преставитесь, еще бы, сколько добра: грабь — не хочу… Об этом вы, похоже, не задумывались. — На лице его снова зазмеилась улыбка. — Или опять не хватило воображения? Соболезную. Не мешало бы вам при случае взвесить все хорошенько. — Он отворил дверь. — Наилучшие пожелания вашей матушке. Передадите?
— А ведь эта безбожно размалеванная шлюха охотится за тобой, дружище, — между прочим заметил Кристиан. Он раскурил сигарету и, удобно задрав ноги, привалился к спинке стула. Беседовали они на террасе, был первый день их импровизированных каникул. Эдуард пригласил Кристиана приехать сюда, на виллу к матери, буквально накануне отъезда, и Кристиан никак не мог понять, рад он приглашению или не слишком.
Под рукой Кристиана стоял стаканчик с отличным «Монтраше», светило солнышко… что еще человеку нужно. Так и не дождавшись ответа на свою реплику, он вздохнул. Он знал, зачем он здесь, почему его пригласили. Он здесь в роли шута, поскольку Эдуард пребывает в состоянии черной хандры. Иногда эта роль забавляла его, иногда раздражала. Что сегодня, он еще не решил.
Он украдкой взглянул на Эдуарда: похоже, тот попросту не слышал его слов. Откуда-то из комнат доносился голос Жислен, очень резкий в этой тишине. Она распоряжалась расстановкой мебели: сюда, пожалуйста, а это — сюда. В ее властные приказания то и дело мягко вклинивался другой женский голос, Клары Делюк, которая следила за тем, как развешивают портьеры, развесить предстояло шестьдесят рулонов.
Кристиан решился продолжить, коль скоро его не прерывали:
— Наша разумница Жислен не может больше тянуть эту канитель. Заметь, что могла уехать восвояси еще несколько дней назад. Специально тянет с отъездом. Критический момент близок, будь начеку.