— Ааааааааааааааааааааа!
Мятежники испуганно попятились в коридор, отворачиваясь и едва слышно матерясь. А Генрих продолжал лежать под ней, не пытаясь сопротивляться. Он знал: ей нужно выплеснуть боль, исторгнуть из себя эту невыносимую муку разлуки, выдавить, пережить, переболеть, чтобы начать всё заново. Он был готов к этому. Он заранее знал, что так будет. И сейчас, вздрагивая от физической боли, тихо радовался тому, что впервые за много его отпустила боль душевная. Больше не будет мучительного раздвоения, тайн и загадок. Но сначала нужно, чтобы любимая женщина осознала, что назад дороги нет.
Эмма охрипла и уже не могла кричать. Лишь била Генриха, царапала из последних сил и сипло выла громким шепотом:
— Ааааааааааааа!
И вдруг, когда она задохнулась и на миг замолчала, чтобы лихорадочно втянуть в себя воздух, за ее спиной раздался тоненький и дрожащий детский голосок:
— Мамочка, не нужно! Пожалуйста, хватит!
Эмма обернулась. Ее невидящий безумный взгляд наткнулся на старшую дочку. Девочка бросилась к ней, обняла двумя руками и заплакала, повторяя:
— Мамочка, я боюсь, не нужно! Ты же хорошая! И дядя Генрих хороший! Он гораздо лучше, чем папа! Пожалуйста, не делай ему больно, мамочка! Я тебя боюсь! Ты такая страшная! Ты как папа!
Эмма, дрожа, обняла ее. Из глаз, наконец, потекли слезы. Генрих облегченно выдохнул. Слезы — это дар богов для измученного сердца. Эмма скатилась на пол, уселась, скрестив ноги, крепко обхватила дочку обеими руками, и начала раскачиваться с ней из стороны в сторону, повторяя:
— Не бойся меня, моя хорошая! Я люблю тебя больше жизни! Никогда не причиню тебе вреда. Слышишь? Мама здесь. Мама рядом. Все будет хорошо, вот увидишь!
Эмма подняла голову и увидела сына, который стоял в коридоре, держа младшую сестренку на руках.
— Иди ко мне, мой родной! — прошептала она.
Мальчик подошел к ней, положил младенца ей на колени и прижался к груди. Эмма, широко раскинув руки, обняла детей.
— У тебя на нас рук не хватит! — улыбнулась старшая дочка.
— Вот еще! У мамы на всех рук хватит, — заливаясь слезами, прошептала Эмма. — Видишь? — она улыбнулась сквозь слезы, продолжая крепко обнимать детей. — У всех мам вырастают лишние руки, чтобы хватило на всех деток. Мама всегда будет рядом! Никогда меня не бойтесь, мои хорошие! Мама никогда вам не причинит вреда!
— А где теперь наш дом? — спросил сын, пытливо глядя на Эмму. — Папа ведь хотел, чтобы у нас был новый дом.
— Там же, где и мы, — прошептала Эмма. — Где мама, там и дом, мои дорогие!
Генрих достал из кармана платок и вытер лицо. В его просторном доме хватит места на всех. Он подошел к окну. Буря начала стихать. Облака там, вдали, разошлись, и показалось небо. Генрих не удержался и удивлено вскрикнул. Белесое, почти прозрачное небо Рацио сейчас было таким ярко-бирюзовым, что у него зарябило в глазах. А под окнами Главной Канцелярии Ордена пробивалась из-под каменных плит мостовой сочная изумрудная трава.
Дан
Дан вышел из портала среди необъятного поля, заросшего высокой, по пояс, густой сочной травой, и огляделся. По изумрудно-зеленому небу неспешно плыли кучерявые белые облака. Среди травы росли ядовито-розовые цветы на толстых мясистых стеблях. Дан дотронулся до цветка и тот щелкнул лепестками, как челюстями, пытаясь укусить его за руку. Дан испуганно отдернул руку.
Сзади раздалось громкое чавканье. Дан обернулся. Здесь поле упиралось в лес. Возле высокого дерева стоял величественный мамонт темно-шоколадного цвета с рыжими подпалинами на боках. Мамонт с аппетитом уплетал молодые побеги, обдирая их с самого верха дерева, и весело помахивая маленьким, по сравнению с его габаритами, поросячьим хвостом.
Дан вздохнул. Конечно, ему придется основательно потрудиться, чтобы обжить этот мир, но дело того стоило. Он давно приготовил запасные варианты. Так, на всякий случай. Хотя власть Ордена и казалась вечной, но на его век не хватило. Дан заранее объездил разные миры и понял, что его нигде не ждут. Конечно, можно было затаиться, притвориться обычным простым человеком, и жить тихой размеренной жизнью даже в родном мире Алики. Но он так не умел и долго бы не выдержал. Ему нужна была власть. А в обитаемых мирах все места давно были заняты на много поколений вперед.
Поэтому Дан выбрал такой мир, в котором мог бы стать даже не правителем, а самим богом. Он поморщился, глядя на яркие цветы, траву и нахально-зеленое небо. Вытащил из кармана большой сверток и осторожно развернул его. На белой мокрой тряпице лежали кусочки корней Древа Забвения. Он посадит эти корешки здесь, и постепенно этот мир станет чистым и скромным, как Рацио. Никакого изумрудного неба, ярких цветов и густой темной травы. Лишь белый и бежевый цвет. Чистота, порядок и ни малейшего хаоса! Древо пустит корни по всему миру, обесцветит эту буйную палитру кричащих красок. Небеса станут прозрачными и белесыми, а трава нежно-бежевой. Дан назовет этот мир Бьянко — Белый. Или Катарос — чистый. Над названием нужно будет хорошо подумать, но сейчас это не главное. Важно другое: найти местных жителей и обрадовать их явлением божества.
Дан углубился в лес, торопливо пошел между деревьями, ловко уворачиваясь от хищных цветов, которые тянули к нему жадные стебли. Да, прием недружелюбный, но чего ждать от примитивного мира, который еще не понял, как ему повезло? Вскоре он вышел на большую поляну, заставленную шалашами. Посреди поляны, вокруг плоского валуна сидели мужчины и женщины, одетые в повязки, кое-как скрепленные из звериных шкур. На валуне, как на огромном столе, лежали здоровенные куски сырого мяса. Люди быстро и жадно ели, вгрызаясь в сочное мясо и закусывая его пучками остро пахнущей травы. Самый большой кусок мяса лежал перед высоким мужчиной, на голове которого красовался головной убор, сделанный из оскаленной волчьей морды. С двух сторон от вождя гордо восседали две девушки. Особой красотой они не отличались, но были чуть симпатичнее и моложе остальных женщин.
Дан усмехнулся. А у вождя губа не дура! Та, что справа, бедристая и грудастая, и лицом была посветлее, чем все остальные. И даже волосы не такие всколоченные. Ее пышную гриву вполне можно было назвать прической, особенно по сравнению с грязными космами остальных женщин племени. Вожака нужно будет убрать сразу. Хотя его мозг вряд ли больше развит, чем у сородичей. Но власть он захватил. Значит, физически сильнее, и, вероятно, по-звериному хитрее.
Сыроедение в планы Дана не входило. Поэтому он, не мешкая, приступил к главному: достал из кармана коробок спичек, поднял с земли сухую ветку и быстро соорудил факел.
— Не меч принес я вам, но мир! — зычно возвестил Дан, раскинув руки.
Люди обернулись и глаза их расширились от ужаса. Минуту они молчали. А потом, громко вопя, пали на колени. Лишь вождь остался сидеть на месте, с вызовом глядя на незваного гостя. Дан схватился было за нож под плащом, но решил не рисковать и не порочить свое пока еще доброе имя перед племенем. Ночью он спокойно прирежет вожака. Но проучить наглеца стоит уже сейчас. Пусть сразу уяснит, кто здесь теперь хозяин. Дан подошел к вождю и ткнул факелом в физиономию. Тот взвыл, схватился за обожженное лицо и грохнулся с валуна на спину. Люди, лежавшие на земле, завыли вместе с ним, и осторожно поползли к ногам Дана. Он улыбнулся.
— Восславьте господа вашего! Я — порядок и дисциплина. Я — покой и забвение! Я — ваш бог!
— Бооооог, — зашептали люди у его ног, с трудом выговаривая новое трудное слово.