— Я не соврал, — прошептал Генрих. — Дан цел и невредим. Ты сама видела. Я дал ему уйти.
— Но не со мной, — растерянно ответила Эмма. — Зачем же тогда всё это, если он не со мной?
Генрих нервно сглотнул и тихо сказал:
— Всё наладится. Вот увидишь! Теперь всё будет по-другому. Пойдем со мной, милая! Дети напуганы, устали. Тебе тоже нужно отдохнуть, — он обнял ее и прижал к себе.
— Ааааа…. — тихонько сказала Эмма, высвобождаясь из его объятий. — Я поняла! Это всё ты. Ты всех обманул! Ты знал, что так будет. Что Дан уйдет без меня. Ты подгадал, использовал меня, чтобы я тебе помогла. А теперь ты хочешь занять его место, да? Место моего мужа?
— Нет, — едва слышно прошептал Генрих. — Я хочу занять свое место возле тебя! Я его заслужил и выстрадал. Я очень люблю тебя, Эмма!
— А я тебя ненавижу, — спокойно сказала Эмма.
Ее голос больше не дрожал. Она произносила слова так спокойно, словно давала распоряжения прислуге.
— Это пройдет, милая, — Генрих взял ее за руку и поцеловал в ладонь. — Ты привыкнешь.
— Нет, не пройдет, — вдруг улыбнулась она.
И Генрих с ужасом увидел безумный блеск в ее глазах. Эмма отдернула руку и брезгливо поморщилась.
— Не пройдет, нет! — повторила она и поползла по полу в угол.
— Не пройдет! — прошептала она, рассматривая ладонь, которую только что целовал Генрих. — Не пройдет! — она вытащила из кармана платок и принялась яростно, с ожесточением, тереть руку.
Мятежники переглянулись.
— Генрих, может быть, лекаря позвать? — тихо спросил предводитель в алой рубахе.
— Не нужно. Я сам, — Генрих встал с пола и подошел к Эмме.
— Пойдём-ка! — он попытался поднять ее на руки.
И в этот момент Эмма взвыла и бросилась на него, выставив перед собой скрюченные пальцы с длинными заострёнными ногтями.
— Ненавижу тебя! Ненавижу! Это все ты виноват! Только ты! Ты! — она полоснула Генриха по щеке, сдирая ногтями кожу.
По его лицу заструилась кровь.
— Эй! — один из мятежников шагнул к Эмме.
— Не нужно! — заорал Генрих. — Стоять на месте! Я справлюсь сам!
— Ненавижу! Тварь! Обманщик! Врун! Гадина! Чтоб ты сдох в муках! А я буду танцевать на твоей могиле каждый день! — яростно вопя, она продолжала рвать ногтями лицо Генриха.
Он стоял, почти не шевелясь, не пытаясь защищаться. Лишь сжимал в кулаки руки, опущенные вниз. По его щекам текла кровь. Лицо превратилось в алую маску.
— Я люблю его, люблю, люблю! — вопила Эмма.
— Это не любовь, Эмма, — тихо ответил Генрих. — Это болезненная зависимость. И я тебя от нее вылечу, обещаю, — он попытался обнять ее, но она оттолкнула его.
— Да ты… как ты смел? Кто ты такой, чтобы судить меня? Чтобы решать: любовь или не любовь? Кто ты? Кто? — она замолотила кулаками по его плечам.
— Я тот, кто тебя по-настоящему любит, — Генрих схватил ее за руки и поцеловал сжатые кулаки. — Тот, кто сделает счастливой тебя и детей.
— Аааааааааааа! — надсаживаясь, заорала Эмма, и прыгнула на него, сбивая с ног.
Генрих упал на спину. Эмма уселась на него и продолжила царапать, бить и щипать, истошно вопя: