— Нет никакой веры, Дан, — презрительно скривился Эрик, буравя брата острым взглядом заплывших от синяков глаз. — Есть ты, твои желания и безумные фантазии, которые опасны для лилинов. Потому что рано или поздно убьют их всех. Ты так поверил в свое могущество, что перешел все границы. Ордену конец. Власть дисциплинаторов долго не протянет. Обычная ошибка любой власти, которая держится на страхе: думать, что люди всегда будут бояться. Когда страха слишком много, к нему постепенно привыкают. И наступает тот миг, когда людям становится все равно. Они больше не боятся, потому что перешагивают эту невидимую границу вечного ужаса и дрожи во всем теле. И тогда люди выходят на улицы. Они уже там, посмотри, Дан! — Эрик кивнул на окно. — Мятежники Севера вот-вот будут здесь и власть Ордена закончится.
— Власть Ордена не закончится никогда, — глухо произнес Дан и подошел к Алике.
Она забилась в угол, завернувшись в плед, и молча смотрела на Дана, дрожа всем телом.
— Одна ведьма. — задумчиво произнес он. — Всего одна. И вся жизнь — в адское пекло! — он размахнулся и ударил Алику по лицу.
Она упала, заскулила от боли и скорчилась на полу, закрывая голову руками.
— Не смей! — прорычал Эрик и рванулся из рук дисциплинаторов. — Если ты ее тронешь, я… — он закашлялся и выплюнул сгусток крови.
— Ты меня убьешь? — спокойно спросил Дан. — Ну давай! — он ударил Алику сапогом в живот.
Она коротко всхлипнула и потеряла сознание.
— Нет! — Эрик взвыл от бессилия и с такой силой рванулся из рук дисциплинаторов, что оба здоровяка почти двухметрового роста покачнулись и едва не упали.
Один из них ударил Эрика ребром ладони по шее, второй врезал по солнечному сплетению. Задохнувшись, Эрик еще успел увидеть, как радужные пятна поплыли перед глазами. А потом дисциплинаторы впечатали его в пол и он отключился.
— В тюрьму его! — властно приказал Дан.
Дисциплинаторы поволокли бесчувственного Эрика к выходу.
Дан подошел к книжным полкам, взял с полки потертый томик Шекспира, пролистал, презрительно скривился, бросил книгу на пол и яростно пнул сапогом.
— Во многих знаниях многие печали*, — прошептал он.
Заметавшись по хижине, Дан подбежал к столу и в бешенстве смёл все на пол. Схватил стул, изо всех сил грохнул об пол — щепки брызнули во все стороны, лишь высокая деревянная спинка осталась целой. Дан судорожно вцепился в нее побелевшими пальцами и начал крушить книжные полки, посуду в шкафу и всё, что попадалось под руку.
— Одна шлюха! Одна шлюха! Одна! — шептал он и злые слезы сверкали в его глазах.
Разбить, раздавить, разорвать цепочку воспоминаний, детство, цветную бабочку из другого мира, которую Эрик прятал в этой хижине, пока ее не нашел отец. Забыть, вычеркнуть навсегда! Их всегда было двое. А теперь он, Дан, один. До конца дней своих. Лучше бы Эрик умер! Тогда Дан оплакал бы его, как героя. О нем бы слагали легенды. Его портреты украшали бы стены Главной Канцелярии Ордена. Но он предатель. Как? В чем тогда смысл? Зачем Бог дает эту кровную связь, это сплетение вен и сердец, а потом сам же режет по живому, с мясом отдирая родных друг от друга. Где логика?
_________
*Многие знания — многие печали — фраза из Библии (книга Экклезиаста), как считается, принадлежащая еврейскому царю Соломону.
Эрик родился на две минуты позже, чем Дан. Они были близнецами, но всю жизнь скрывали это. Потому что первый признак лилинов: непохожесть близнецов. И Эрик беспрекословно принимал правила игры: Дан старший, он, Эрик младший. А теперь Дан один. Навсегда. Больше не будет Эрика — его вечной тени. Больше не будет ощущения тепла и надёжности от брата, который всегда рядом. Лишь холод одиночества и пронзительный ветер за больше никем не прикрытой спиной.
Разнеся хижину, Дан швырнул спинку стула в оконное стекло. Оно жалобно зазвенело, осыпаясь осколками. Дан, тяжело дыша, обессилено опустился на пол рядом с бесчувственной Аликой и прислонился спиной к тахте. Он закрыл глаза руками и тихо заплакал, размазывая кулаками горячие слезы, текущие по лицу.
— Брат, — шептал он, задыхаясь. — Брат…
Дан тихонько взвыл, зажимая себе рот руками, чтобы дисциплинаторы снаружи не услышали этот приступ слабости и отчаяния.
— Зачем ты, боже, даешь то, что собираешься отнять? — прошептал он, глядя вверх. — Зачем так много боли? Тебе нравится резать по-живому? Тогда чем ты лучше меня? Ответь мне, бог, чем? — он вскинул руки, глядя в потолок.
Его пальцы сжались в кулаки. Руки безвольно упали на колени.
— Будь ты проклят, боже! — едва слышно прошептал Дан, устало закрыв глаза. — Будь проклята твоя доброта и милости! — он упал на бок рядом с Аликой, подтянул под себя колени и затих в позе эмбриона.
Несколько минут он пролежал неподвижно, бессвязно шепча проклятия небесам. Потом встал, схватил разорванную наволочку, вытер лицо и выдохнул. Всё! Минута слабости прошла. Он пока еще Главный Дисциплинатор и Наместник Покоя. И пока еще владеет этим миром. Дан поднял Алику на руки и потуже завернул в плед.
Он бы с удовольствием сорвал с нее этот плед и протащил бы за волосы по всей столице. Голую. Чтобы вечно голодные жители Рацио дрочили на нее, закатив глаза от счастья. Чтобы жены, рассвирепевшие от похоти мужей, бросали в нее горшками с детскими фекалиями и тухлыми яйцами. Но сейчас не время. В Рацио бунт. Да и не нужно распалять лишний раз дисциплинаторов, которые прибыли с ним сюда. Для такой деликатной операции Дан отобрал самых верных и самых молчаливых. Он их отблагодарит за преданность, когда бунт закончится. Перед тем, как казнить эту ведьму, подарит ее этим бойцам на пару дней. И сам лично будет наблюдать, как ее отдерут во все дыры. И тогда она пожалеет, что не сдохла здесь, в этой хижине. На душе сразу стало легче. Хищно улыбаясь, Дан вышел из хижины, неся Алику на руках.
Алика
Я пришла в себя в темноте. Все тело ломило, словно мои кости запихнули в огромную мясорубку. Живот скрутило спазмом. Подо мной был земляной пол. Я села и огляделась. Меня бросили в каменный мешок: три стены из белых кирпичей, низкий потолок, под которым крошечное и узкое зарешеченное оконце. Вместо четвертой внешней стены — решетка.