Нужно было уходить, пока за ней не явились слуги Алекоса. Она вскочила на ноги. Закружилась голова, да так сильно, что Евгения чуть не упала. «Все назад. Все в укрытие! Отходим, больше никаких боев!» — велела она. Сделала несколько шагов, остановилась, чтобы найти Пеликена. Он оказался совсем близко, с лошадьми. Зачем он там? «Прячься, — сказала она. — Это место скоро обнаружат». «Я отведу лошадей под деревья, чтобы их не заметили», — ответил он.
Шар, доставленный с таким трудом, себя не оправдал. Долину коней шедизцы нашли по приметам, выпытанным у пленных. Евгения забыла о себе, не могла отвести взгляд от этой крохотной точки на ее карте. Короткий бой на перевале, и пятеро защитников ничего не могут противопоставить множеству врагов. Она пыталась вмешаться, наслать на шедизцев панику, но была слишком истощена. Пеликен сражался как зверь, каждая его рана была и ее раной. «Ты здесь?» — спросил он падая, и душа вылетела из него, когда тело грянулось о землю. «Я здесь, с тобой», — отвечала она, провожая его в дальний путь, гладя застывшее лицо со стекающей изо рта струйкой крови.
Потом она в бессильной ярости наблюдала, как шедизцы уводят коней. Ланселот бесновался и до смерти затоптал двоих солдат, что пытались вести его за собой. Евгении пришлось послать ему сигнал успокоиться, только тогда он смирился, пошел следом за пленившими его солдатами. Она пробовала приказывать и им, но они постоянно молились Алекосу, и это имя защищало их, словно броня.
Нужно было проверить, где находятся остальные ее люди, но сработал инстинкт самосохранения — она вернулась на свою площадку над озером.
Вернулась слишком поздно. Кафур вышел из леса, с ним было несколько человек. Остальные ждали в отдалении, не смея приблизиться к олуди. Прежде чем Евгения окончательно пришла в себя, он отрезал ее от лежащего на шкурах меча. Она стояла безоружная и невольно попятилась к обрыву.
— Приветствую тебя, царица, — Кафур отсалютовал топором, вытянул его, угрожая. Он говорил на крусском диалекте, но обратился к ней как шедизец, на ты. — Тебе придется пойти со мной.
— Как смеешь ты приказывать мне?
— Теперь это земли великого царя. Я должен отвести тебя к нему.
Тучи разверзлись. Шквал ледяного ветра швырнул снег и дождь ему в лицо. Олуди подняла руку, и его спутники дрогнули, готовые отступить.
— Именем великого царя Алекоса я повелеваю тебе сдаться, — твердо сказал Кафур и шагнул вперед, хотя душа у него уходила в пятки. Только в эту минуту он осознал, что у него двое олуди и он не в силах предать ни одного из них.
Царица Евгения была похожа на ожившую раскрашенную статую. На белых, как снег, щеках алели яркие пятна, зрачки расширились, выбившиеся из косы волосы развевались на ветру, будто живые.
— А я повелеваю тебе идти прочь!
От ее голоса бросало в дрожь. Он сглотнул, с трудом перевел дыхание… и сделал еще шаг. Тяжесть топора и мысль об Алекосе придали ему сил. Его изменившееся лицо сказало ей, что сейчас он ее убьет.
— Ты правда думаешь, что сможешь взять меня?
Она зловеще расхохоталась. От усталости и скорби сила ее оставила, но в миг отчаяния другой мир пришел к ней сам. Ветер завился вокруг нее, крутя в бешеном танце снежинки и сухие листья. Кто-то из воинов пал на колени, с одинаковым ужасом смотрел на олуди и на отважного командира, что стоял, сопротивляясь страху.
— Именем великого царя Алекоса, умри, колдунья! — закричал он и замахнулся на нее, мысленно смиряясь с вечным проклятием своей души.
Продолжая смеяться, она еще отступила назад и шагнула в пропасть. Он бросился следом, лег на камень, чтобы не унесло ветром. Медленно, будто воздух ее поддерживал, женщина падала вдоль скалы, и черные воды озера сомкнулись над ней, подняв фонтан брызг. Он не отрывал глаз от того места, где расходились круги, хотя снег и дождь старались его ослепить. За какую-то минуту снегопад усилился. Кафур вглядывался вниз, пока не заболели глаза, и ему казалось, что он видит какое-то движение на берегу, но, возможно, это были снежные вихри. Он очень хотел увидеть ее, узнать, что она жива. Наконец он отполз от обрыва, встал на ноги, все еще сжимая топор в окоченевшей руке. Его люди шарахнулись кто куда, когда он шагнул к ним.
— Надо найти путь к озеру и обойти все прибрежные скалы. Пошли.
Лишь на следующий день они добрались до озера и, конечно же, ничего не нашли. Становилось тоскливо от воя волков, привлеченных многочисленными трупами. Стоя на большом камне, под которым плескалась вода, Кафур еще раз смерил взглядом скалу, вспоминая, как царица летела вниз. Она была в плотной одежде, тяжелых сапогах, в меховом плаще и наверняка утонула, если только послушные духи не помогли ей выплыть. Искать дальше было бессмысленно. Люди начали роптать. Мертвая олуди страшила их еще больше, чем живая. Вчера она шептала им в уши, а сегодня придет в своем мертвом священном обличье и отнимет жизнь. Он и сам опасался чего-то в этом роде — от олуди можно было ожидать всего — и дал приказ уходить.
Весть о смерти царицы опередила войско. Все жители Киары оделись в траур. Со стен города свисали темные полотнища. Возвратившегося Кафура встретил у Дома провинций старый Ханияр. Он был болен, когда управитель Ианты покидал Киару, и сейчас его седая голова дрожала. Он швырнул под ноги Кафуру большую связку ключей.
— Служители храмов оставляют город. Мы уезжаем в Готанор. После смерти олуди нам здесь нечего делать. Примите ключи от храма.
— Вы с ума сошли, — растерянно сказал Кафур. — Как это — вы уезжаете? Все?
— Все, до последнего служки.
Кафур развел руками.
— Отец, подумайте, что вы говорите? Как вы оставите свой храм? Времена сейчас неспокойные, что, если его разграбят? Разве смерть царицы — причина отказаться от своего народа?
Голос старика дребезжал от слабости, и все же каждое его слово било, как молот:
— Олуди Евгения жила в наших сердцах. И в твоем тоже, Кафур. Убив ее, ты умертвил свое сердце. Зачем же тревожишься о храме, несчастный?
Подобрав ключи, управитель медленным шагом пошел к Дому провинций. Он не посмел больше возражать старому священнику. Тот был прав. Благоговение перед олуди живет внутри каждого иантийца и шедизца. Сердце грубого вояки выло от боли. Он никогда не простит себе гибели своей госпожи.
Часть третья
Рос-Теора
23