Хален уехал в порт. Евгения решила потренироваться с Пеликеном. Сегодня они впервые сменили деревянные мечи на стальные, да и щиты взяли тяжелые, прочные, не то что плетенки, с которыми тренировались раньше.
Евгения давно уже сшила себе наряд для тренировок. Поверх нижнего льняного платья она надевала длинную кожаную юбку с разрезами и такую же куртку. Толстая кожа предохраняла тело от ударов и не сковывала движений. Стоявший напротив Пеликен был в легкомысленной безрукавке, как и всегда: свою форму он надевал только во время дежурства. Это злило Евгению, поскольку означало, что он не принимает ее всерьез несмотря на то, что от деревянного меча ему досталось уже немало царапин и синяков. Но сталь — другое дело, она тяжелее и точнее. Если Евгения его достанет — царапиной не обойдешься… Пока однако ее атаки ничем не закончились. Он легко отбивался да еще находил возможность шутить.
— Продолжаем. Не бросайся на меня, как леопард на теленка. Следи за руками и корпусом.
Они повторили, потом еще раз и еще.
— Ты дышишь, как старая бабка! — кричал Пеликен. — Бабушка, который час? Не пора ли тебе вернуться к вязанию? Попробуй зайти справа. Я открываюсь. Успеешь?
Он умел разозлить ее с полуслова, обращаясь, как с неуклюжей неумехой. Разъярившись, она безоглядно бросалась в атаку и начинала ошибаться, над чем Пеликен тут же смеялся, и Евгения злилась еще сильнее. Кончилось все печально: она заставила его сделать несколько шагов назад и наступить на забытый щит. Пеликен запнулся, и она в последний миг успела отвести меч, всего лишь зацепив его руку. Это была уже не деревяшка — лезвие распороло кожу, и на белый от старости дощатый пол площадки для фехтования закапала кровь. Оказались перерезаны вены над запястьем, те, что проходят прямо под кожей. Евгения с изумлением увидела, как Пеликен побелел и зашатался. Она приобняла его и скорее повела к скамье. Упав на мраморное сиденье, он прислонился к стене и закрыл глаза.
— Дай руку!
Одной рукой она пыталась выпрямить мышцы, словно сведенные судорогой, а другой развязывала шнурок, что перетягивал ее косу. Как назло, на площадке никого не было: в этот полуденный час обитатели замка дремали в прохладном зале или в гамаках, растянутых между деревьями в парке. Даже девушки, неизменно сопровождавшие царицу, куда-то подевались. Кровь все текла и текла, заливая белые штаны Пеликена, шнурок запутался в волосах, а сам он ничем не собирался ей помочь.
— Ты можешь хотя бы открыть глаза? Это всего лишь твоя кровь! Ты только вчера рассказывал мне, скольких дикарей убил два года назад. Тогда ты тоже на них не смотрел?
— На свою кровь я смотреть не могу, — процедил Пеликен сквозь зубы.
Его бритое лицо с кожей нежной, как у девушки, побледнело, и только на скулах алели пятна. Евгении оставалось лишь покрепче пережать руку ниже пореза. От его испуга ей тоже стало не по себе. Рассеянно водя пальцами над раной, она бормотала по-русски, успокаивая сама себя:
— Кровь, уймись, рана, затянись. Порез ерундовый, главное, чтобы кровь скорее свернулась и закрыла его. Наложим чистую повязку, и через пару дней ты об этом и не вспомнишь…
Она увидела рядом со скамьей кувшин. Кто-то из подруг перед тренировкой поставил его здесь, чтобы царица могла освежиться холодной водой. Евгения дотянулась до него, полила рану, продолжая уговаривать:
— Уймись, кровь, уймись! — а потом еще и закрыла ее обеими руками, словно пытаясь остановить кровь силой мысли.
Пеликен наконец открыл глаза и как-то странно взглянул на нее. Перевел взгляд на руку. Евгения отняла ладони. Линия пореза была совершенно чистая, не кровила, и края ее соединились. Припухлость на глазах спадала, и через минуту на месте глубокого пореза осталась лишь красная царапина. Пеликен вновь прижал к ней ладонь Евгении.
— Олуди, — прошептал он, — ты лечишь прикосновением.
Она отмахнулась.
— Наверное, вода какая-то… особенная. Или на тебе вообще все как на собаке заживает.
Но многочисленные шрамы на его руках и груди говорили о другом. Пеликен смотрел на нее, и на его лице все явственней проявлялся восторг.
— Йени говорил, что ты заставила его боль уйти. Мы ему не верили…
— Йени?
— Парень, которого прихватило на пути в Хадару. Помнишь? Врач вынул из него пригоршню гноя вместе с куском кишки. Он до сих пор всем рассказывает, что если б не ты, он бы загнулся в дороге.
— Но что я сделала?
— Он говорит, ты велела его боли уйти, развеяла ее руками.
Евгения напрягла память.
— Не помню, чтобы я что-то такое делала.
Пеликен осторожно поднял руку.
— Смотри!
На месте царапины остался тонкий шрам, и только кожа в этом месте еще розовела — нагрелась под ее ладонями. Евгения пожала плечами.
— Не говори об этом никому, хорошо?