А она вдруг остановилась, замолчала, словно какая-то идея пришла ей в голову, а потом сказала с непонятной улыбкой:
— Можа, устроим охоту? Собаки засиделись на псарне, да и вучьи меха в это время самые тёплые!
— Матушка, людям понравится! — с готовностью откликнулся Стоян. — Давненько у нас не было охоты!
— Евдокия, что мыслишь? — обратилась княгиня ко мне. Я не мыслила… Иначе чем можно было объяснить моё поспешное согласие? Явно не большим умом! А ведь ещё и обрадовалась:
— Конечно, охота это отлично!
Гринписа на меня нет… Или порки хорошей.
— Поглядим, что скажешь за наших собак. Я мыслю, у вас в Борках добра псарня? Как иначе? Леса вокруг, зверь докучает…
Лай собак, который я услышала издалека, пробудил во мне некоторые сомнения. Странный какой-то лай, словно всех псов душили одновременно. Я вытаращила глаза, стараясь рассмотреть нечто в месиве из рыжих, серых, белых с серебристым шкур, которые неистовствали в загоне наподобие лошадиного, но не сразу поняла, что увидела. А когда поняла — ужаснулась.
Узкие длинные морды с выдающимися скулами, пего-рыжая шерсть, широкие в основании уши, переломленные посередине и спадавшие красивой складкой на затылок, а главное — хвост: тяжёлый и пушистый… Эти странные древние славяне приручили вместо волка лису и из неё вывели породу охотничьих… собак? лис? Тьфу, зверей… Сходство с борзыми было потрясающим: длинные и тонкие, сильные ноги, вытянутое тело, глубокая грудь. Но в то же время становилось ясно с первого взгляда, что волк тут совсем ни при чём! Даже и близко не стоял.
— Эх, хороши-и-и! — с чувством произнесла княгиня, приблизившись. — Михайло, покажь-ка найболих собак своры!
Мужичонка в армяке и меховой шапке, ловко орудуя хлыстом, пробрался между подвывающих собак, схватил одну за холку, выпихнул вперёд. Лисопёс скакнул лапами на жердь ограды, вывалив язык и щуря глаза. Уши его легли назад, выказывая полную покорность. Княгиня лично потрепала зверя по голове и ласково позвала:
— Буран, Буранушко!
Он самым натуральным образом улыбнулся, растянув пасть до самых ушей, зафырчал, закрякал от удовольствия… Мать моя женщина! Я первый человек нашего мира, видевший борзую лису!
— Глянь-ка, Евдокия! Нет никого борзее Бурана. А Белка хватает вука за загривок и уж боле не пустит!
Белка была не рыжей, как могло показаться, а чуть розоватой — белой с рыжим подшёрстком. Чуть мельче Бурана, чуть компактней, она суетилась под его лапами, пытаясь пролезть между жердинами. Михайло щёлкнул хлыстом в воздухе, бросив басом:
— Белка, не балуй, сука!
И та застыла, поджав толстый хвост между ляжек под живот.
— Что ж, видала где таких собак? — с нескрываемой гордостью спросила княгиня, и я совершенно честно ответила:
— Нигде и никогда.
— Охота завтра после заутрени, — бросила она Михайле. — Подготовь лошадей и для Евдокии со Светланой.
Ну, окей. Нет, совсем-совсем не окей… Собаки, охота — это всё ещё можно перенести, а вот лошадь… Такого варианта я не предусмотрела. Милый боженька, сделай так, чтобы езда на лошади оказалась как на велосипеде, чтобы мышечная память не подвела меня! Хотя, чему там подводить: я на лошади-то сидела два раза в жизни, и то в детстве, у бабушки в деревне… Да ещё и «на слабо». Может, сказаться больной и не поехать? Светлана ведь поедет, она и в прорубь нырнула, чтобы не проиграть, а верховую езду дети знати наверняка практикуют с раннего возраста и часто…
Янка, ты пропала.
Теперь уже окончательно и бесповоротно.
Возвращалась я в хоромы в подавленном состоянии. Это слово очень точно отображало мои ощущения: будто зубчик чеснока раздавили лезвием ножа. Только распластаться на тюфяке и поплакать маленько. Со стороны могло казаться, что я задумчива и сосредоточена, но на самом деле в моей несчастной, пустой от мыслей голове метался одинокий тараканчик и вопил: «Что делать-то? Что делать?» Ответ у меня был только один, но в рифму и не совсем подходящий для ситуации. Вряд ли бегающую без штанов попаданку поймут и оценят…
Ничего не поделать, пришлось опять обращаться за помощью к Прошке. И делать это деликатно.
— Параскева, походу, я в полной жопе! — с отчаяньем сказала ей, когда мы закрылись в горнице. И Прошка, и Фенечка глянули сначала мне в глаза, потом на задницу, поэтому пришлось пояснить:
— Не я целиком там, а положение у меня безвыходное. Завтра охота, а я на лошади не умею сидеть.
— Ох, беда-беда… — прошептала Прошка, видимо, только сейчас вспомнив (снова!), что я не Богданушка. Голубые глазищи наполнились страхом. Так, всё ясно. Настоящая хозяйка Борков отлично ездила на лошади. А я — просто самозванка. И делать мне на этих смотринах нечего, Самарова победила. Уж она-то точно завтра поскачет с места в галоп. Янка же крякнется с коня кверху седалищем…
Фенечка подёргала меня за рукав и попыталась изобразить что-то жестами. Мы с Прошкой смотрели на её усилия, но ничего не понимали, кроме лошади. Устав пытаться, девчонка махнула рукой и просто потащила меня к выходу. Прошка, охая и бурча, влезла в скинутые валенки и побежала за нами.
Рысцой пробежавшись до выхода, потом по морозной улице до казарм, где жила наша дружина, остановились у ворот. Фенечка знаком велела подождать и скрылась во дворе.