— Вот ваша горница. Пущай служанки внесут поклажу и проваливают в людскую. Здеся вы будете сами.
Девицы переглянулись, и Филомена робко спросила:
— Как же мы без горнишных девок?
— Сказала ж: сами.
— А в церковь выйти?
— Княгиня Ольга вас примет в своей молельне.
— А причесаться, одеться как? — с ноткой возмущения отозвалась Самарова под возбуждённое шушуканье служанок. Я только фыркнула, чтобы не рассмеяться. Деточке нужна нянечка! Меня окатило ушатом ледяной воды из глаз Светланы. Ишь ты, то кипяток, то лёд! А ещё и защитные камни на груди снова ожили, согревая, окутывая ровным невидимым облачком покоя. Княжна даже отшатнулась, будто почувствовала отпор. А может, и почувствовала? Неужели капля сработала, как резонатор?
Макария кашлянула, окинув нас строгим взглядом, и сказала как отрезала:
— Сами.
Потом прошлась по горнице, и под её шагами заскрипели тоненько, жалобно доски пола. Повернулась к нам:
— Выходить вам теперича только в садик можно. Туточки есть молельня, мыльня, стряпошная. Займётеся вышиванием да тканьём в светлице княжны Марьи. Вскорости буде и новое испытание, а пока что отдохните.
— По палатам-то можно ходить? — каким-то усталым голосом спросила Лукерья.
— Можно, — дала царственным жестом отмашку Макария. — Благослови вас Господь, девицы.
Она проследила орлиным взглядом, как служанки вносят и ставят у тюфяков ларцы с камнями, деньгами, украшениями, и выгнала всех из горницы, прикрыв за собой дверь. Мы остались вчетвером.
Переглянулись.
А я подумала, что прямо как в летнем лагере: свободные койки, занимай какую хочешь. И, подхватив свой ларец с филигранным замком, вырезанным из красного камня, потащила его к тюфяку поближе к изразцовой печи:
— Чур, моя шконка подальше от параши!
Сказала негромко, больше для себя, но девы посмотрели на меня странно. Даже Филомена, которая всё-таки не растерялась и быстренько устроилась на соседней кровати, слегка подпихнув её к моей. Лукерья переглянулась со Светланой, и они обе устроились подальше от нас, благо тюфяки не были тяжёлыми.
Два лагеря. Две группировки. Я прищурилась, откинувшись на локтях. И даже стало смешно, насколько очевидным было желание княгини столкнуть нас нос к носу в маленькой горнице. А может, это она просто не подумала ничего плохого…
Филомена с трудом подтянула к себе ларцы и присела рядом со мной:
— Ох, милая… Что-то мне не по себе…
— Есть от чего, — тихо ответила я. — Будет очень весело, я тебе обещаю.
— Как бы мне хотелось сейчас попасть домой…
Её голос был полон грусти и свойственного Филомене детского умиления. По маме скучает, наверное. Я тоже скучала. Немного. Но, если мой новой подруге стоит просто сесть в сани и проехать несколько десятков километров, чтобы оказаться дома, у меня всё гораздо сложнее. Поэтому волевым усилием я задвинула мысли о родителях подальше, в самый уголок мозга, и бодренько сказала:
— Давай-ка лучше обустраиваться. Есть тут простыни, или так спать будем?
Фокус удался. Отвлечь Филомену получилось быстро и незаметно. Она, видно, дома делала часть работы за свою ветреную Аньку, потому что постели мы застелили довольно резво. На тюфяк полагался тканый ковёр, на ковёр — покрывало, потом простыня, украшенная вышивкой, а сверху — одеяло, подбитое гораздо более толстым мехом, чем предыдущее, в амбаре. Надо полагать, наш статус повысился. Девицы должны быть рады. Все, кроме меня. У меня же Стоян в башке — с его тёмными глазюками, с богатырской грудью, гладкой, как попка фитоняшки… И ощущение мягких вкусных губ на моих губах… Даже княжич с предполагаемым членом XXL не радует больше того трепетного чувства, которое я испытываю, когда думаю о послушнике.
Бонусом я решила повесить шторку, чтобы отгородиться от Светланы с Лукерьей. Длинная бечёвка у меня есть, лишняя простыня найдётся, не хватает только молотка с гвоздями. А где можно раздобыть эти мужские штуки в дамских покоях?
— Я пошла искать инструмент, — сообщила я Филомене и, накинув плащ, шагнула за дверь. Подруга пыталась что-то сказать, но я не слушала её испуганных слов.
Длинные сени, снова анфилада комнат — со столами и лавками, с лавками вдоль стен, с сундуками, с ткацкими станками и пюпитрами, в которых была зажата неоконченная вышивка… В глазах рябило от красного и золотого. Стены были окрашены пёстро и, по моему мнению, весьма безвкусно. Ну ладно, это не мой дом, мне плевать. Я толкнула дверь в конце коридора и попала в большое помещение с печью и столами.
Стряпошная. Тьфу ты, кухня. Сухощавая женщина в простом платье и в рогатой шапочке на платке, вооружившись огромной лопатой, вынимала из устья печи поджаренные румяные караваи. Девчонка чуть постарше Прошки месила тесто на столе — худенькие жилистые руки мяли и колотили будущий мякиш так, словно тот был поверженным врагом. Вторая девчонка, строгая и серьёзная, скоблила длинным ножом пузатый бок репки. Глянув на меня из-под повязанного на лоб платка, спросила хмуро: