Он буркнул, пожав плечами:
— Можешь облегчиться здесь, я не против.
Ха! Нифига себе заявленьица! Это тут что, так принято? Походу, он меня просто троллит…
— Нет, спасибо, лучше ещё поищу! — я постаралась вложить в тон ответа как можно больше язвительности, но парня это не проняло. Он прислонил меч к мосткам и, перебирая ткань рубахи, которая висела там же, в поисках подола, сказал хмуро:
— Ты так и не сказала, кто ты и откуда.
«Я Гудвин, великий и ужасный!»
— Да вот тут… На смотрины приехала, — неопределённо ответила, прикусив губу. Его движения завораживали. Такой мужской жест — поднять собранную в гармошку рубашку, нырнуть в ворот головой, повести плечами, чтобы ткань скользнула вдоль тела…
— Служанка, что ль?
Он пристально оглядел мои валенки, шубу, непокрытую голову. Прищурился. Усмехнулся. А я улыбнулась в ответ. А потом испугалась, что моя улыбка вышла слишком плотоядной. Ну, а что я могу с собой поделать, если он весь такой вкусный?! Ох, облизала бы… съела бы…
— И как тебя кличут?
Богдана? Евдокия? Или назваться Параскевой? Дилеммочка…
— Яна… то есть, Марьяна, — на ходу поправилась я, следя за руками парня. Размашисто подпоясался, стянув концы кожаного ремня на боку, ловким движением вбил меч в ножны, висевшие сбоку на подвязках…
— А меня зови Стояном.
Глянул мне в глаза, и сердце обмерло, а потом застучало нерешительно, словно боялось не справиться. Красивое имя. Стоян и Яна… Аж перекликается! Решительно отметя мысль о медовом месяце и об именах, которые мы дадим нашим детям, я спросила в свою очередь:
— А ты кто?
— Я-то?
Он накинул на плечи широкий тяжёлый тулуп и глянул в последний раз на замёрзшую реку, потом продолжил:
— Послушник в местном монастыре.
— Какая беспечная расточительность, — пробормотала я. Нет, ну серьёзно! Этот паренёк — монах? Нет, мир несправедлив! В монахи должны идти задротики и толстяки, а не такие вот красавчики с правильными чертами лица, с охренительными мускулами и… сосиской! Ну, ёлки-и-и… Почему же так не везёт и как с этим бороться…
— Чего?
Он подозрительно глянул на меня, смерил взглядом с ног до головы, а я поспешила мило улыбнуться:
— Ничего. Тебе не холодно?
— Я привык, — коротко бросил Стоян и кивнул: — Пойдём, нечего тебе тут делать одной.
В принципе, я была с ним согласна. Но только в принципе. Ведь сейчас я не одна! Я в отличной компании, и пофиг, что он монах. Мы могли бы поболтать немного, и вообще, жаль, что он оделся…
Янка, уймись, зараза! Нимфоманка, блин! О состязаниях надо думать, а не о… сосиске первого встречного! У меня княжич в приоритетах, а не этот… очень привлекательный парень с будущим евнуха! Глубоко вздохнула раз-другой, стиснув края шубки на груди, стиснув грудь… до боли в сосках… и пошла за Стояном к городской стене.
На улице всё ещё никого не было. Пусто, сумрачно, луна почти зашла, солнце ещё не поднялось. По тропинке мы дошли до того места, где Кусь сбежал от меня, и Стоян махнул рукой:
— Вон там отхожее место, смотри не заблудись.
— Спасибо, — смутилась я. Он повернулся ко мне, оказавшись почти вплотную лицом к лицу на узкой тропинке, и, не успела я подумать о чём-нибудь пошлом, взял пальцами за подбородок, приподнял, заставив смотреть в глаза. Святые макарошки, какие у него глаза!
— Береги себя, Яна.
Тёплая влага на моих губах — поцелуй? Это было или приснилось? Он правда поцеловал меня коротко и быстро, прежде чем уйти, не оглядываясь, к церкви?