— Дом родителей в залоге, а с моей квартирки ты за свой феррари не заплатишь, — заявила она с таким вызовом, словно все про меня поняла.
Нет, мышонок, ничего ты не понимаешь и это хорошо.
— Ламбаргини, милая. И вообще, моя дорогая нищебродка, — говорю ей, смеясь, — мне не нужны твои деньги, бери выше, дальше, глубже, в конце концов. Да… глубже — правильное слово.
Делаю к ней шаг и вжимаю ее в стенку, чтобы уже не сбежала, не увернулась, а рассмотрела и ощутила всю серьезность моих намерений. Прижимаюсь к ней всем телом и с упоением провожу кончиком языка от ключицы к уху, буквально слизывая ее волнение. Вкусная. Хочу еще! Хочу всю, без остатка!
Нет, не понимает — дернулась, пытаясь отстраниться, уперлась холодными ладошками в мою грудь и оттолкнула. Глупенькая, ведь если я захочу, ты никогда не сможешь меня остановить… Ну ладно, поддамся. Чуть отстраняюсь, чтобы ты снова смогла отбежать, но разве это спасет тебя? Раз, два, три, четыре, пять, я найду тебя опять…
— Так, все! — заявляет мне с такой решительностью, словно готова воевать. — Это зашло слишком далеко. Если ты сейчас же не перестанешь я… я выбегу туда и скажу, что ты пытаешься меня силой взять. Думаешь, папе и братьям будет после этого дело парень ты мне или нет?
Молодец, придумала угрозу. Смотрю на нее и радуюсь, так она старается, еще и отступила с таким тяжелым вздохом, что я едва не застонал от удовольствия.
— «Ты-ты», — насмешливо бормочу я, прокручивая в голове ее слова. — Я уже подумал, что ты готова кончить, если я не остановлюсь. Жаль, мышка, жаль, что ты решила дурачиться. Но я большой мальчик, могу и уступить. В этот раз.
Да, впервые говорю о жертве, думая о себе самом, и меня это радует. Подобной игры у меня давно не было. Раз уж она хочет растянуть мое удовольствие — я только рад.
Отступаю, опускаюсь в кресло, как истинный владыка чужих сердец, закидываю ногу на ногу и замираю.
Стоит, смотрит. Что, детка, я хорош? Знаю, что хорош. Голый торс, шелк рубашки, узкие штаны, которым не скрыть мой напор и решительность поиметь эту мышку во всех позах, доступных человеческому телу. Ты ведь все видишь, все чувствуешь и хочешь точно так же, как хочу этого я, но тебе проще накормить меня эмоциями, вкусом своей борьбы и страсти. Ничего, с таким лакомством я готов подождать, даже сделать условия у игры совсем иными.
— Я тебе нужен, — уверенно вспоминаю все фото с ней и Ильей и окончтельно не сдерживаюсь. — Хочешь пари? Через месяц ты будешь моя и сама захочешь, чтобы я тебя трахнул.
— Ага, вот ты и прокололся, — вдруг обрадовалась она. — Я уже готова была поверить, что это какая-то реальная магия. Но я бы точно не придумала себе настолько самовлюбленного сукиного сына. Илья Краснов не такой, у него, чтоб ты знал, принципы… он… он…
— Я лучше твоего Ильи, это же очевидно, — перебиваю ее, почти злясь. Кажется, я ее немного ревную к образу, который она сама себе придумала. — Я совершенство, а он всего лишь смертный!
Неужели она не понимает, что не могла придумать ничего совершенного, потому что просто смертна и глупа?
— Хорошо, — шепчет она совсем серьезно. — Пари — говоришь? Давай пари, иначе же ты не отвяжешься? Но у меня есть условия. Боже, это что, серьезно со мной происходит?
— Так, не отвлекайся, какое там у тебя условие, крошка?
Говорить, что я не отвяжусь, даже не собираюсь. Такое лакомство я ни за что не оставлю!
— УсловиЯ! — строго поправляет она, а я уже представляю ее в латексе с плетью. Из нее была бы неплохая госпожа. — Во-первых, ты не лезешь ко мне, не трогаешь меня, если я сама тебя не попрошу. Во-вторых, весь этот…
Она запинается, красноречиво окидывает меня взглядом, вздыхает с сожалением. Я же говорю, ты меня хочешь! Но нет — она не может признаться, отворачивается и строго продолжает:
— Весь этот бред только между нами. Я не хочу загреметь в психушку… а вдруг я уже там, господи. И в третьих, если через месяц я выиграю, ты смоешься из моей жизни, будто тебя и не было. Хотя тебя и так нет… В общем, я придумаю, что сказать родителям.
— Легко, — соглашаюсь я, махнув рукой. Она ведь так старается, разве могу я ей отказать, когда она так фонтанирует своими страстями. — Я даже подарю тебе свой ламбаргини перед уходом. И да — я настоящий. Стоит мне выйти на улицу и вокруг меня тут же соберутся все течные шлюхи этого захолустья, хочешь покажу?
Мне кажется это забавным, а она злится еще больше.
— Чудесно, так почему бы тебе не сделать это прямо сейчас? Я то тебе зачем? Алло!
Я почему-то начинаю злиться в ответ, хотя обычно не порчу красивые губы злобным оскалом, но она этого даже не замечает, продолжая свое:
— Не знаю что на самом деле у тебя на уме, но ты этого точно не получишь. Что, мне теперь надо где-то кровью расписаться или пойдем к нотариусу?
Она когда серьезная — злиться на нее не получается. Хмыкнул, улыбнулся, делая вид, словно действительно раздумываю над способом закрепить наше соглашение, а потом торжественно протянул ей руку.
— Так и быть можешь ее поцеловать, — говорю ласково, — в знак согласия с моим могуществом. Твоя решимость меня очень заводит.
И я не шучу, но она кривится. Ей это не нравится. Почему это так сильно меня вдохновляет?
— Это правда необходимо? — спрашивает, с таким отвращением на меня глядя, словно я ей предложил поцеловать задницу.