Я стояла перед высокими чёрными дверями, украшенными привычным узором из вьющихся плетей серебристых роз, и в волнении цеплялась за отца, как за свой личный островок спокойствия. На мне было новенькое нежно-голубое платье с высокой талией и красивым бантом на спине — единственное нарядное, на которое у нас хватило денег. Это была одна из причин, по которой в этот раз мама отпустила нас с отцом только на неделю. Сказала, что в таком приличном обществе нельзя ударить в грязь лицом, так что лучше пробыть меньше, но не произвести впечатление бедных родственников. Из этой недели два дня мы уже потратили лишних, барахтаясь в снегу. Мне оставалось только пять.
Непослушные кудри кое-как удалось причесать и призвать к порядку, завязав аккуратные хвосты. С этим я худо-бедно справилась сама — Джонси в последнее время совсем расхворалась, и я убедила ее остаться дома. Заверила, что ей ни в коем случае не будет стыдно за моё воспитание.
Лакеи услужливо распахнули двери, и звуки скрипки обрушились на мою голову вместе с ароматами духов и "ледяных роз Винтерстоунов", огромные корзины которых стояли по обе стороны от входа.
Я чуть не ослепла от блеска и великолепия этого зала. Стены в нём оказались белыми, как лепестки роз. Я впервые видела такое в замке, который всегда встречал меня привычным чёрным камнем. И зеркала, зеркала, зеркала — много зеркал! С потолка свисали люстры в виде пышных матово-стеклянных букетов. Как и настенные светильники в остальных покоях замка, они светились сами по себе. Никаких свечей или чего-то подобного в них не использовалось — это была магия самого замка. И сегодня она струилась мощно и ровно, заливая потоками мягкого белого света кружащиеся в танце пары.
Вдруг меня осенило, что с момент приезда я не видела ещё никого из братьев Винтерстоунов.
Будто в ответ на мои мысли из толпы вынырнул и почти подбежал к нам взбудораженный и ослепительно улыбающийся Эд. Серебристый сюртук сидел на нём великолепно. Он почти не изменился с прошлой зимы, всё так же очаровывал одним своим присутствием.
Поклонился отцу, наспех осведомился о здоровье матушки и немедленно меня увёл.
Нашёл единственное незанятое место на крохотном диванчике в стороне от танцующих, притащил вазочку с фруктами и всучил мне в руки. Сам уселся рядом, обмахиваясь платком.
— Ох, Кэт! Как же я рад тебя видеть. Хочется разделить свои восторги с кем-то, кто видел этот склеп до того, как отцу пришла в голову счастливая мысль снова вдохнуть в него жизнь. Правда же, великолепный бал?
К тому моменту я нервно общипала уже, наверное, почти всю гроздь крупного зелёного винограда.
— Я тоже жутко рада тебе, Эдди! Как твои дела, как учёба в Эбердин?
— Отлично, учёба отлично… — он не смотрел на меня, а шарил глазами в толпе, кого-то высматривая. — Ну ты развлекайся, не скучай! Я к тебе ещё подойду.
Он пружинисто вскочил и ушёл, затерялся среди гостей. Я осталась одна. На освободившееся место немедленно уселась полная пожилая дама в бордовом платье. Неодобрительно покосилась на меня, вгрызающуюся в персик, поджала губы и раскрыла здоровенный веер.
Я поперхнулась, положила недоеденный персик обратно в вазочку и бочком, стараясь не привлекать внимания, смылась с дивана. Решила, что лучше пойду отыщу отца.
И всё-таки… я тоже нет-нет, да бросала беспокойные взгляды в толпу. Я тоже высматривала кое-кого. Ничего же, если я поищу отца немного кружным путём?..
И я пустилась в осторожное плавание по бурлящим волнам этого пёстрого говорливого океана, огибая беседующих джентльменов и щебечущих дам, отпрыгивая от снующих туда-сюда с подносами лакеев и стараясь не наступить на какую-нибудь резвую собачонку.
Наконец, моё упорство было вознаграждено.
Я засекла-таки впереди знакомую спину! Даже на балу он так и не изменил привычке к чёрному. Узнать было легко. Рона наполовину скрывала от меня толпа, да с моим ростом и трудновато было разглядеть что-то, если только не подпрыгивать, конечно. Я принялась протискиваться быстрее, опасаясь, что снова потеряю его в толчее.
Тут стоявшая впереди пара отошла в сторону, намереваясь присоединиться к танцующим, открыла мне обзор… и я замерла, будто с разгону налетев на стену.
Потому что Рон смеялся. Открыто и весело смеялся, стоя рядом с какой-то высокой блондинкой в розовом. Она сжимала в изящных руках бокал и рассказывала что-то, наверное, очень смешное.
И, наверное, я неприлично долго их разглядывала, стоя на одном месте, не шевелясь и конечно не решаясь сделать и шагу навстречу. Потому что на моё плечо неожиданно легла мягкая рука отца и он тихо сказал мне добрым и немного печальным голосом:
— И правильно, моя девочка. Мы не должны навязываться хозяевам замка. Уже то, что нас пригласили в такое блестящее общество — огромная честь. Мы должны знать своё место.
— Да, папа. Я понимаю, папа, — прошептала я, глотая слёзы и послушно давая себя увести.
В этот момент Рон-таки заметил нас и учтиво поклонился. Ведя свою спутницу куда-то мимо нас, он притормозил и безукоризненно вежливо поприветствовал:
— Добро пожаловать в Замок! Надеюсь, путешествие было не очень утомительным. Моё почтение — мистер Лоуэлл, мисс Лоуэлл!
Я никогда в жизни не подумала бы, что так сильно буду скучать по обидному прозвищу «Черепашка». Что отдала бы всё на свете, лишь бы Рон снова назвал меня так.
Когда Рон и его барышня скрылись в толпе, отец бросил на меня сочувствующий взгляд и украдкой погладил по голове.
— Глупышка — ты что, думала, юные графы так и будут носиться с тобой по замку, как в детстве? Тебе всего восемь, моя дорогая. Мистеру Эдварду четырнадцать, мистеру Рональду — пятнадцать. Ты для них — всего лишь забавный ребёнок. У юношей их возраста совсем другие интересы.
Я понимала.
Я всё прекрасно понимала.