Лавочник, который конечно же ничего не видел и не слышал, в это время продолжал возмущаться наглым вором.
— Знаете что, любезный, — перебила я его, — могу помочь разово, а могу надолго, чтобы больше не вызывали, деньги не тратили. Как хотите?
— Надолго, конечно надолго!
— Тогда делиться придется. Да не со мной, с домовиком вашим. С каждой партии колбаски — десять процентов ему. Да молочка каждый день блюдце, хлебца белого краюху…
— А золотишка ему не отсыпать? — прищурился мужик.
— Нет, золотишка не надо, — перевела я жесты домовика. — А будете обижать — уйдет он от вас, и тогда держитесь.
- И что будет? — хозяин не проникся.
— Крысы, мыши, тараканы, змеи, воры, пожары, нищета и безымянная могилка по причине разорения.
Лавочник содрогнулся.
— А может колданете, да и хватит?
— Колдану, — согласилась я. Скупердяй начал бесить. — Заберу домового с собой. Конкурент ваш как раз просил что-нибудь долговременное, для бизнеса полезное подыскать. Очень кстати ваш домовик ему будет.
— Не надо! Сколько там вашему домовому колбаски дать?
— Не моему, а вашему. Десять процентов. И смотрите, кормите хорошо. Проверю!
Домовой просиял, кланяться мне взялся, а я поспешила к третьему заказчику. Да в харчевню завернула, пирожок-другой съесть. Тут-то все и началось…
3
Харчевня “Три леща” славилась своими гусями. Они слонялись у дверей, норовя ухватить посетителей за ноги. Почти как живые. Никому из гостей хлопот не доставляли, кроме ведьм. Ведьмы их видели. Ходили слухи, что призраков поселил здесь сам святой Пантелеймон, охранитель города, чтобы защитить заведение от "зело вредных и хитрых, промышляющих колдовством особ". Если так, то у него было отличное чувство юмора. А что — и гусям радость, и нам развлечение. Квест “заскочи в дверь” делал жизнь бодрее. Ни одна ведьма не отказывала себе в удовольствии наставить нос старику Пантелеймону. А потому отбоя от посетительниц колдовского типа в харчевне не было.
В этот раз я встретила там Куртинью. Прислонив метлу к барной стойке, пухленькая седовласая старушка цедила пиво из большой глиняной кружки и, прищурясь изучала физиономию владельца заведения. Тот краснел, бледнел, покрывался пятнами, но отойти не мог — хитрая ведьма привязала его заклинанием “козлик на веревочке”, которое безумно любила. Ходили слухи, что другие она забыла, но эти слухи она распускала сама.
— Слышь, Анфиска, а кто это в наш город приехал? Видный такой, красивый, на лихом коне, да в алом плаще, — поинтересовалась она, едва я присела рядом.
— Не знаю, — что еще я могла ей ответить? И сделала мысленную пометку спросить у кота. Так, на всякий случай.
— Ой, да неужто не знаете, господыни ведьмы? — разносчица, водрузив передо мной поднос с горой пирожков, всплеснула руками. — То ж новый наш судья. Старого-то намедни сняли, проворовался.
— Да ты что? — подскочила Куртинья, отвернувшись от владельца харчевни, чем тот и воспользовался — нырнул под стойку и был таков. — И как он, новый судья, женат али холост?
— Холост, — со знанием дела кивнула подавальщица.
Я взяла с подноса пирожок. Румяный, ароматный, только что из печи, он прямо просился в рот. Откусила и, предаваясь блаженству, закрыла глаза — ммм, мой любимый, с капустой.
— Слышишь, Анфиска! Давай, не упускай свой шанс!
Я поперхнулась. Шлепнув меня по спине, Куртинья продолжила:
— Пора тебе, девонька, семьей обзаводиться. Не век же с котом куковать?
— А я не против, — прожевав, ответила я.
— Вот и славно, значит буду твоей свахой.
— Не-не-не! Я не против с котом!
— И слышать ничего не желаю! Сама потом спасибо скажешь.