— Ну, давай поговорим более открыто, — снова подталкивает меня мужчина, — расскажи мне о своих ощущениях…
— Кирилл о таком не говорят… — мой смущенный шепот.
— Ты не поняла, капелька, — мельком глянул на меня Чернов и снисходительно улыбнулся, впрочем быстро вернув своё внимание дороге, — я и так знаю всё, что ты чувствуешь от близости со мной. Я чувствую твоё возбуждение, я наслаждаюсь им… мне не надо слов, чтобы понимать, тебе нравятся все мои, как ты любишь говорить поползновения. — Еле уловимый смешок. — я хочу знать о другом, крошка…
— А может быть ты первый? — Вдруг предложила я.
— Я? Да как-то пугать тебя не хочется… — С сомнением протянул Кирк и свернул с проспекта.
— Ты думаешь, что неведение меня не пугает? Расскажи мне о других нас, — вдруг решаюсь я. — Кто ты на самом деле?
— Ты поверишь, если я скажу, что мне значительно больше лет, чем я выгляжу…?
— Можно подумать, у меня выбор есть, — сникла я.
— Мда, тут выбор не богат, — соглашается со мной Кирилл и паркуется возле музея искусств.
— Что мы тут забыли? — Удивляюсь я, выглядывая через стекло машины
— Я обещал тебе выставку Сэми Грух Левенштайна, помнишь? У нас так и не получилось нормального свидания…
— Да, я как бы и не давала на него согласия, — начала вредничать я. Зачем? Ну вот, кто мне объяснит, почему у меня включается периодически этот режим вредины. Кому он нужен? А главное, чем обоснован?
— Я же тебе уже сказал, капелька, — Кирилл галантно открыл мне двери и помог выбраться на улицу, — мне не надо твоего согласия на словах. Я его вижу и чувствую… а слова… у вас женщин они не очень то соответствуют вашим истинным мыслям…
— И не поспоришь, — пробормотала я, кладя свою руку на сгиб подставленного локтя. Кирилл довольно рассмеялся на мой комментарий и продолжил…
— Картины Левенштайна немного мрачноваты… но он и сам по себе личность весьма неприятная, но талант это никак не умаляет.
— Кирилл, сколько тебе действительно лет? — Решаюсь я, прерывая начатую экскурсию.
Мы не дошли до входа, какой-то метр, Кирк остановился и с сомнением посмотрел на меня.
— Почти триста лет, лучик… — сказал он тихо и пронзительно так смотрит, реакцию мою ждёт…
Ну а я? А что я?! Какая у меня может быть реакция? Я стою в ступоре. Молчу. Смотрю в чёрные глаза древнего создания и не знаю даже что ему сказать. Что тут скажешь?
— Ты… хорошо сохранился… — после минутного онемения, подаю я признак разума. Чувствую, что сморозила глупость. Вдумалась и не сдержала смешка. Нервного такого смешка. В ответ Кирилл смотрит так серьёзно на меня и вдруг сам начинает смеяться. Зараззза…. Заразительно у него получается. Я подхватила волну смеха и через секунды мы оба уже выпускали нервное напряжение безудержным хохотом, стоя под дверями музея искусств.
— Пойдём, лучик, — отсмеявшись, мы снова продолжили путь. Я мельком бросил взгляд на висевшую тут рядом просроченную афишу. Почему просроченную? Да потому что на ней красным по чёрному было написано, что выставка продлится до первого августа. А уже четырнадцатое…
— Кирилл, мы опоздали, — киваю я на огромный баннер, оставшийся от съехавшей экспозиции.
— Лилия, неужели ты думаешь, я не знаю?
— Так зачем же мы…
— Не спеши, кукла, дай, произвести на тебя впечатление, — улыбается Чернов, а нам на встречу уже вышел немолодой мужчина со следами затянувшейся пьянки и экстренного отрезвления на лице. Одет дорого, броско, но совершенно неопрятно, словно в чём спал, в том и пришел сюда…
— Сэми… — Укоризненно тянет Кирилл, видя это горе луковое.
— Кирк, — кивает ему в ответ …эээ… как я понимаю… сам художник?
— Ну на кого ты похож?! — Продолжает диалог мой спутник. Причём говорит на немецком.
— На маму, — без тени стыда, отвечает на том же языке Сэми Грух Левенштайн. — А эта юная особа и есть та самая любовь всей твоей жизни? — уточняет художник, очевидно не зная, что я владею языком. — Хороша малышка!
— Сэми! — Отдёргивает его Чернов, — закрой рот и познакомься, фройляйн Лилия Ясницкая… Лилия, я же тебя предупреждал, что этот талантливый художник, не очень приятный тип. — Ко мне Кирилл так же обратился на немецком языке, вызвав у меня улыбку, а у художника шок. Он понял, что просчитался, и принялся извиняться. Меня это веселило, видимо я еще не сильно отошла от последнего приступа смеха.