Ограничение два — не отдаляться от создателя больше чем на двадцать метров без прямого мысленного приказа создателя.
Протоличность создана
Присвойте имя
Газенваген. Почему Газенваген? Да не знаю. Газенваген, короче.
Вы создали стабильную протоличность «Газенваген» из протометаморфа.
А сейчас превратись в прозрачного осьминога с длинными и быстрыми хваталками и поймай мне еду. Свинку, газель, курицу, только не собаку, не грызуна, не насекомое, можно рыбу.
Газенваген растворился в лесу. Я облачился в Доспех Рыжего (надо привыкать к опасностям) и мы с Аргументом побрели собирать хворост на костер.
Под деревьями
Под деревьями было сухо и падали на костер хватало. Во время третьего рейса, из под трухлявого ствола на меня вызверилась змеюка. Крупная, черная, толщиной в руку. Она разверзла пасть с кучей мелких тонких как иглы зубов и оказалась внутри белой. В смысле пасть внутри змеи была белой.
— Змея, не трусь, ты не моя еда. А будешь глупой — палкой наверну.
Рептилия закрыла рот, посмотрела на дровеняку в моей руке, на Аргумента (голая пятка сразу зачесалась) и уползла. Да в этом лесу все умненькие, и белки, и зубастые змеи. Мне нравится этот лес. Сушняка натаскал под скалку достаточно. Чем вот теперь мелочь поджечь?
Газенваген приволок мне ровно тех зверей, которых я ему назвал. Полосатая свинка визжала очень громко и я ее отпустил. Газенваген втянул в себя хваталку и эта толстая зебра без шеи на коротких ножках тут же дала дёру.
Зеленая в белых пятнах газель так трагично заламывала тонкую шею и так обреченно смотрела золотыми глазами, что я и ее отпустил. Как только хваталка разжалась, чудко упало в траву, подскочило на ножки и только хвост в кустах мелькнул.
Курица, похоже, была петух. Она крякала и долбила Газенвагину хваталку большим черным клювом. Ну вот без остановки. Я даже подождал малёк из интереса. Однако пернатый крякал и долбил, долбил и крякал. Уважаю. Когда отпустили птицу, та встряхнулась, крякнула последний раз, поискала пленившую ее хваталку, чтобы клюнуть, не нашла и не торопясь, по индюшачьи, ушла от нас.
Осталась одна довольно большая рыба. Рыба висела молча. Заснула на воздухе видать. Что-то Рыжий после гроба стал сильно чуткий. Не водилось раньше за ним такой чуткости. Но тут все было гораздо живее и ярче, чем дома. Да. Может игра была там, ну или не игра, а дурацкий квест «дорасти до 18» или там «найди свою любовь», например?
Две четверочки подвисли в нерешительности. «Нет», — сказала моя. «Да», — сказала аргументова. «Да плевать, есть хочу», — сказал я целиком. Рыбу даже монахи по праздникам едят. Так что этого гладкого лосося я сожру без соли. Соль, где тебя искать? Газенваген, зажги эти дровишки, будь добр.
Газ протянул над дровами две педипальпы покрытые мелким острым камнем и быстро быстро начал тереть их друг о друга. Посыпались обильные искры, мелочь занялась дымком, а там и огонек пробился, погладил сухие веточки и костер принялся.
Я сгонял протометаморфа с чайником за водой. Попил из носика и навалил сушняка на огонек. Рыбу будем печь на углях. Она не моргая ударила хвостом по траве. Примем за согласие.
Глядя на растущий огонь, я снова понял, что идиот. Надо продумать образ маленького охотничьего домика, который будет сам добывать воду и еду и в котором всегда будет пылать камин. Двух тонн вполне хватит на все удобства. А лучше скопировать старый балаган, который стоит и сейчас дома, на родных болотах, для того, чтобы помнить о этом самом доме.
Я совершенно не чувствовал себя «разумным игровым персонажем» или там «игроком» в какой-то шикарной игре. Я чувствовал себя космонавтом. Да. Я чувствовал себя посетителем чужих миров, равноценных своему. Тем более, что звездолет у меня есть. Ну как звездолет, две тонны — это скорее просто жилая капсула. Однако если она движется силой мысли — то вполне себе звездолет.
Сделаем его прозрачным. И дважды идиот, зачем ты прешься через лес на мамонте? Ты можешь лететь в супер кастрюле с прозрачным дном, приземляясь только погулять и попить водички. Две четверки мозгу, сияя, хлопнули в ладошки. Стремительный прогресс от ездового мамонта, до орбитального челнока им очень понравился.
А еще я понял почему мне здесь всех жалко. Мне здесь всех жалко, потому что я сильнее. Не циферками силы, а личным протометаморфом, и вообще. Да. Над этим «вообще» одна из четверочек пообещала поразмышлять.
Но сейчас я был голоден и зол. Надо не размышлять, а действовать. Потому я выпотрошил рыбу пальцем доспеха, предварительно превратив его в ножик. Слава Богу рыба была кожаная, без чешуи. Когда Газ организовал решетку из нержавейки над углями, я изобрел рыбопечку. Просто плойку для рыбы. Но ничего не стал воплощать. Пусть уж печется по-скорее на том, что есть.
И тут пришла белка. Маленькая глазастая белка прыгнула мне под ноги, пискнула и отпрыгнула на метр. «Пошли», — говорила она. «Нашла», — говорила она. Ну не говорила, конечно, а показывала. Боже, она нашла Мышь!
Запах паленой рыбы точил из меня голодную слюну, но мы с Аргументом уже бежали. «Допечь рыбу и ждать», — отдать приказ Газенвагену я все же успел. Белка мелькала в сиреневой траве. Ее скорость была много выше моей. Мышка, ты рядом, и сейчас я тебя увижу!
Как хорошо, что я подвязал белок на твои поиски, любимая. Любимая! Хаос во мне сиял попирая все смыслы, которые еще можно было назвать здравыми. Белка поджидала нас с Аргументом и снова ускорялась вперед. Лес вокруг становился гуще.
Через час безумной гонки моя троечка силы перестала справляться с каменюкой на ноге. Я уже не бежал, а тащился сильно хромая. Почему ты не сел в свою летающую кастрюлю, идиот? Да, мозг был прав, но поздно. Вот сейчас, вон за тем поваленным стволом — нет. Ну вот полянка впереди, и на ней! Нет.
Белка пересекла полянку в три прыжка и обернулась поджидая. Хрен. Вам. Всем. Я. Иду. К тебе! На втором дыхании поляну мы прошли. И овраг за поляной прошли. И светлый лиловый бор за оврагом прошли. Большие стройные деревья, гораздо больше тех, что я до сих пор видел здесь. К одному из них я прислонился и умер.
Точнее, умерла моя способность передвигаться. Белка в отдалении прыгала — ко мне, от меня, ко мне, от меня. Зараза. Я дышал как хриплая лошадь и смотрел прямо по курсу. Прямо по курсу был просвет и слышался плеск воды.
Да, Тропатрочка Треналисочка, наверняка сидела на камушке и полоскала в речке белые ножки свои. Белые. Ножки. Свои. И глаза ее синие были печальны. Были. Печальны. Я. Смогу. Боже, подвигай мною хоть сто метров еще! Я оторвался от теплого дерева.