За приоткрытой решеткой на двери камеры, в которой меня распяли на деревянной кровати, мелькнула синяя вспышка, запахло озоном, точно рядом ударила молния. Боже, они пытают, увеличивая разряды тока!
Словно в подтверждение догадки кто-то дико закричал, сорвал голос в фальцет, а потом внезапно смолк.
— Чертовы янки! Да они же дохнут как мухи! Как таких только в армию берут! Клаус, иди за следующим! — голос фашиста был резким, каркающим.
— Герр доктор, — залебезил подростковый ломающийся баритон, — диверсионная группа была из пяти человек. В резерве у нас остался всего один десантник, да и тот без сознания.
— Что ж ты мне, Клаус, все веселье портишь? Последний, говоришь? Все равно, тащите его сюда. Но без Фридриха в камеру не суйся, понял, малыш?
— Так точно!
— Постой, Клаус! — раздался дребезжащий и безжизненный смех. — Ты не пробовал еще человечины? Не побрезгуй — в остывающей крови живет сила! Последний вон как хорошо прожарился: чуешь запах?
Раздался рвотный звук.
— Великий Вотан! Ну как с вами работать, Клаус? Иди уже отсюда! Весь кабинет мне испачкал.
— Я не специально…
— Кто бы сомневался! Умойся. И ведите уже сюда последнего. Меня сегодня пригласили на ужин. Вино, наверное, греется, устрицы пищат в предвкушении, когда мы их трескать начнем… — доктор то ли пролаял, то ли издал смешок. — Ах, да, Клаус, ты же идейный ариец и вегетарианец — тебе не дано быть богом. Но задерживаться здесь я не собираюсь. Скучно с вами, господа эсесовцы.
Через пару минут засов на моей двери хищно лязгнул. Вошли двое. Один — совсем еще мальчишка: белобрысый и лопоухий. Его восторг на лице был подпорчен выражением добровольческой муки. Видать, этого ребенка только оторвали от дома и от матери.
Второй был громаден и молчалив. Шрам молнией пересекал его лоб на манер скандинавской руны «Зиг», чем немец, видимо, гордился. На шее опасного врага тускло мерцал железный крест.
— Он смотрит! — вздохнул паренек.
Видимо, он не хотел, чтобы я разделил участь своих товарищей. Нет, не был этот угловатый подросток нацистом! Он переживал за меня, он до последнего надеялся, что я так и не пришел в себя.
Мне даже стало жаль его.
— Достань оружие, Клаус! — лениво процедил сквозь зубы гигант. — Сними с предохранителя, взведи курок. И если этот дернется — стреляй. Понял?
Мальчишка преданно мотнул головой. Он все еще надеялся, что сегодня ему никого убивать не придется.
Куда катится мир? Почему воюют дети и женщины? Эх…
Гигант приблизился, перехватил мой взгляд, упавший на наградной кинжал и оскалился:
— Даже не думай.
Расстегнув наручники на левой руке, противник ловким и быстрым движением замкнул замок уже за моей спиной, сцепляя запястья.
Потом пришла очередь ног.
Лязгнули замки, освободившие лодыжки.
Гигант Фридрих следил за мной исподлобья.
И тут в маленькое зарешеченное окно под самым потолком камеры что-то с шумом ударило. Скорее всего это была летучая мышь, но именно эффект неожиданности сыграл мне на руку.
Мальчишка вздрогнул, встрепенулся, словно боялся, что в окно немецкие коммунисты кинут гранату.
Фридрих тоже совершил ошибку, подняв глаза наверх.
Удар коленом в пах, подбородком в лицо, и потом, выбрасывая обе ноги разом — в корпус согнувшегося титана. Нацист изумленно хрюкнул. Он отлетел к противоположной стене, ударился виском о выступающий камень и завалился набок с открытыми стекленеющими глазами.
— Фридрих… — всхлипнул Клаус и попытался нажать на курок. Выстрелить у него не получилось.