— Это не мои идеи, Илзе. Это, к сожалению, грустная реальность.
— А ты не думаешь, что ты чересчур преувеличиваешь? Обязательным? Нацистская партия не хозяйничает над всей Германией, знаешь ли.
— Они — вторая по величине политическая партия в стране, Илзе, и большинство среднего и высшего класса их финансово поддерживает. Так что да, они уже в очень скором времени начнут хозяйничать над всей Германией. — Мой отец, который крайне редко пил, осушил свой бокал в несколько глотков и продолжил уже более мягким голосом. — У меня не было выбора, любимая. Я как раз разговаривал с моим партнёром, Кауффманном, и он посоветовал мне присоединиться к ним чем быстрее, тем лучше. У него друзья в партии, и он уверен, что дальше будет только хуже. Сам их принцип состоит в том, что кто не с ними, тот против них. А ты знаешь, что я видел сегодня на пути домой? Прилично одетого молодого человека, стоящего с протянутой рукой на углу. Может, он раньше был рабочим или студентом, кто знает? А теперь у него нет денег, чтобы прокормить себя или свою семью, если она у него есть. Вот и я пытаюсь защитить свою семью, а для этого я должен быть уверен, что всегда смогу поставить еду вам на стол, пусть и вся страна будет голодать. А ради этого я на всё готов.
— Даже такой ценой? Поддерживая людей, которых ты ненавидишь?
— А ты бы лучше была голодной и бездомной, но с принципами, Илзе?
Мама ничего не ответила, и только отвернулась. Я вдруг почувствовала себя не у места в своей собственной гостиной. Мой отец, похоже, почувствовал моё настроение и подмигнул мне.
— Почему бы тебе не пойти переодеться, пока гости не начали приходить, принцесса? Маленький воробушек мне нашептал, что тебя в твоей комнате дожидается новое, очень красивое платье.
— Правда, папочка? Ой, ты самый лучший папочка в мире! — Я крепко его обняла и тут же выбежала из комнаты.
Моё новое платье и впрямь оказалось пределом моих мечтаний, цвета слоновой кости с кружевом по низу юбки, как я и любила. Надев его и покрутившими перед зеркалом, я хихикнула, подумав, что в своём новом платье я была похожа на мой торт, который я видела на кухне, когда его только привезли; представления не имею, сколько папа заплатил и за торт, и за платье, да и не было мне тогда до всего этого никакого дела. Мне нравилось быть младшим и самым избалованным ребёнком в семье, и к тому же все эти разговоры между родителями меня расстраивали, вот я и хотела хотя бы на один день забыть об этих несчастных людях, попрошайничающих на улице, об экономическом упадке, про который все только и говорили, про нацистов и про банки, стоявшие с закрытыми дверями почти по всему Берлину.
Я знала, что у меня ещё было время до прихода гостей, и, всё ещё прибывая в восторге от моего нового платья, я не сдержалась, переобулась в пуанты и начала танцевать в просторном холле, чтобы не мешаться у родителей под ногами. Я знала свой танец, как и холл, предельно хорошо, а поэтому, напевая мелодию из нашей последней постановки с закрытыми глазами, я так увлеклась, что после пары пируэтов я не заметила и врезалась в стену, которой никак не должно было быть на моём пути.
«Стеной» оказался очень высокий и красивый мужчина, которого я раньше никогда не встречала, и который всё ещё держал меня за плечи после того, как поймал меня, иначе я бы наверняка свалилась прямо на мраморный пол. Он улыбался мне добрейшей улыбкой, напоминавшей улыбку моего отца, но вот единственной вещью, напугавшей меня и заставившей сразу же отступить назад, была его форма: он явно был офицером этой самой нацистской партии, эсэсовцем, как я поняла, первым, кого я так близко увидела живьём.
— Я прошу прощения, фройляйн. Я никак не хотел прерывать ваше прекрасное выступление, но, должен признать, вы совершенно сбили меня с ног.
— Простите, герр офицер. — Обычно я всегда извинялась первой, следуя этикету, наученному мамой, но незнакомец и вправду застал меня врасплох так, что я даже не нашлась, что сказать дальше.
— Ничего страшного, фройляйн. А вы ещё больше усовершенствовали свой талант с тех пор, как я последний раз вас видел. Вам тогда было всего четыре… Но даже тогда вы танцевали!
— Мы встречались раньше?
— Ты меня должно быть не помнишь. — Он снова улыбнулся, переходя с шутливо-формального тона на обычный. — Извини, я не представился. Я Генрих Фридманн, старый друг твоего отца. И с днём рождения, Аннализа!
С этими словами он вынул маленький букет розовых роз из-под своего форменного кожаного пальто и маленькую чёрную коробочку, которую я взяла без лишних раздумий. Мама всегда меня ругала, что я готова была с любым незнакомцем заговорить за плитку шоколада. Если бы она увидела меня сейчас, её бы точно удар хватил: я говорила с эсэсовцем, а может ещё никакого шоколада в коробочке и не было. Тем не менее, пока он казался довольно приятным и совсем не таким, каким мама их мне описывала.
— Ну давай же, открывай. Спорить готов, тебе понравится.
Всё ещё держа розы под мышкой (мне цветов никто раньше не дарил из-за моего слишком юного возраста, а потому я была крайне горда тем, что держала свой собственный первый букет, который позже я наверняка попрошу Гризельду поставить в моей спальне), я открыла коробочку и ахнула. Внутри лежал маленький золотой кулон в форме двух пуантов с ленточками на золотой цепочке — также моё самое первое украшение, не считая серёг, которые я носила с трёх лет.
— Как красиво! Спасибо огромное, герр Фридманн! Все девочки в балетной школе умрут от зависти!
— Генрих Фридманн! — Властный голос моего отца заполнил холл. — Эта юная леди и так избалована до крайности, и первое, что ты делаешь по возвращении в страну, это привозишь ей ещё подарков!
— Жена нашла для неё в Вене. Она решила, это будет уместным: девочку же всё-таки приняли в лучшую балетную школу в Берлине. Она вполне это заслужила.
Папа обнял офицера Фридманна с таким искренним чувством, что последние мои сомнения касательно его формы, особенно после того, как он подкупил меня своими подарками, сразу же растаяли. Но мне всё же было интересно, откуда мой отец вообще знал эсэсовца и, что более удивительно, как они были такими хорошими друзьями.
— Рад, что ты вернулся, друг мой! Скажи теперь, ты в Берлине насовсем?
— Хотелось бы, Рихарт, но служба зовёт. Мне всего через пять дней нужно быть в Мюнхене.
— Без жены приехал на сей раз?
— Она хотела приехать, но слегла с ужасным гриппом прямо перед моим отъездом. Может, в следующий раз.
— Ну, в таком случае, передавай ей мои наилучшие пожелания.
— Обязательно передам. — Я заметила, как взгляд офицера Фридманна остановился на папином новом значке. — Я вижу, ты вступил в партию?
— Да. Решил не плыть против течения, если ты понимаешь.