— Быть может, теперь пора спасти претендентов на вашу руку, прогнав из Рюнкля?
Бывшая королева испустила возмущённый вздох. В то же время кучка нищих лаэрдов простилась с ней, описав в воздухе полукруг подбоями на плащах. Подбоями из изъеденных бобриков.
— Честно говоря, Маттей, сначала я бы спасла ваше лицо от этой поросли. — Ну зачем она отдала своего оленёночка на потеху блохастому барсу? Юльхе помогла бы справиться с женишками куда искуснее своего безымянного брата и от неё бы не разило, как от кочегара.
На смену лаэрдам заступил посол Иньиго Рекенья, герцога Лаванья, деверя дорогой сестрицы. Нет, Лаванья слал в подарок не портрет, но мешочек ка́хивы и прелестную пару кукол — «дона» и «донну» — одетых по последней эскарлотской моде. И спрашивал, не откажет ли ему в гостеприимстве «сеньорита Яльте». Он как раз любуется фьордами на юге Рокуса, но ключевой достопримечательностью Северного Полукруга почитает её, Королеву Вечных Снегов. Хенрика не отказала. Граф форн Непперг фыркнул, за что немедленно получил выговор:
— Больше почтения, Мауриций, и сбрейте же эту мохнатую гусеницу над своими губами! Хотя вы и так не станете напоминать мою Юльхе… — Тёплых карих глаз и волнистых кудрей цвета кахивы, роднивших брата с сестрой, не хватало, чтобы восполнить утрату.
— Возможно, вам угодно, чтобы я заплёл косы и надел платье? — форн Непперг выпрямился, будто бывшая королева принимала у него вахтпарад.
— Угодно, — шикнула Хенрика и занялась бастардиком, порождённым главой Прюммеанкской церкви, в миру Хе́йлогом А́нглюром.
Разумеется, его святейшество выдавал малютку за племянника, но разве не все церковники так делают? Белая кожа с россыпью веснушек, медные кудри, глаза синевы вешних вод… Вылитый юный Берни Оссори, в самом деле приходившийся племянником его святейшеству! Не выйти ли за малютку, чтобы нянчить, как сына?…
Маленький А́нглюр дарил ей копию Прюммеанского дворца[1], не достигавшего до потолка лишь полутора триттов[2]. Парча, пошедшая на фасады и фронтоны, не уступала наряду самого Англюра и ливреям его слуг, позолота на колоннах сияла вровень с золотом цепей и пряжек на шляпах. Больше того, бастардик привёз с собой лютнистов и с фамильным нахальством пригласил бывшую королеву сплясать бранль. Сквозняк игрался с флагами на шпилях Прюммеанских башенок, Хенрика отплясывала и жалела о чёрно-зелёной гамме в одежде Непперга. Его багряные щёки смотрелись клюквой на мхе. Военная выправка не спасала, вдобавок этот невежа украдкой щупал свои мерзкие усики.
— Ждёте, что гусеница превратится в бабочку? — Около Хенрики Яльте не осталось достойных мужчин — вот с каким мнением женишки отбудут из Рюнкля. — Чуда не произойдёт, Моррий, вас выручит только лезвие!
Не получив ни «да», ни «нет», дитя Святого Престола надуло губы, забило ножками и пригрозило пожаловаться отцу и забрать подарки. Однако после шлепка от почтенного мэтра малыш покорно ткнул доски тульей шляпы, осчастливил Хенрику слюнявым поцелуем в руку и откланялся, оставив, впрочем, лютнистов.
— Он как мой кузен, — усмехнулась Хенрика, воровато вытирая руку о подол. — Обиделся на отказ и принялся отбирать мои игрушки. Вы знаете, что даже этот замок формально мне не принадлежит и я не могу зваться графиней Рюнкль? Не хотите и вы попытать счастья в брачной авантюре, Мауритс?
Братец Юльхе замер изваянием во славу глубокого ступора, только скакнул кадык под мшистым слоем щетины. Хенрика засмеялась, ударив ладонью по гладкому подлокотнику кресла. Брань растопил в ней кровь, ускорил у крови бег. Бросились врассыпную мокрицы, поблекла в углах плесень, стихли сквозняки и чуть улыбнулась с портрета над креслом прабабка, превозмогая скорбь по облупившемуся кончику вздёрнутого фамильного носа. Ла́уритс Я́норе только и ждёт, как она зачахнет в этом замке-тюрьме и попросится за него замуж… Этому не бывать или она не Яльте.
— Граф Я́нник форн Хе́ймер из провинции А́ндрия, — процедил Непперг, впервые исполняя секретарский долг без нарекания.
Болотистая муть зала украсилась соцветиями андрийских ливрей, подёрнулась блестящей рябью самоцветов. Хенрика сузила глаза, пальцы нервно прошлись по подлокотникам, дыхание участилось. Решительно, она здесь дичала, но как можно восседать Королевой Вечных Снегов при сиянии россыпей в бархатных глубинах ларцов, при живительной яркости тканей на серебряной глади подносов? И как можно обжечь яльтийским льдом этого андрийского графа, когда статью, грацией он молодой, солнечный олень, а личиком ангелок с вершины соборного фронтона?
— Андрия пока не в силах отпустить королеву, поэтому я приветствую вас как наивернейший под луною подданный. — Прежде андрийский выговор был наказанием для её слуха. Безбожно приглушённый звук «в» звучал отвратительным «ффф», «с» цыкал, а «чь», несмотря на запрет устно поминать чёрта, произносился с ужасающей, будто натренированной чёткостью. Но с аккуратных, розовеющих губ андрийца слова срывались щелчками стрел с тетивы.
— Я тронута такой верностью, граф, но в нынешние времена она может дорого обойтись и славной Андрии, и вам… А мне бы совсем того не хотелось.
— Андрийская мудрость гласит, что уроженцы этой земли не боятся ни чёрта, ни короля. — Волосы у него завивались в самые ангельские локоны. Лоб пленял открытостью. Усы на ощупь могли быть только гладкими и мягкими, в отличие от гусеницы Непперга.
— И что вы предложите мне, помимо андрийской мудрости?
— Земля ваших предков богата осколками драгоценного льда, и кому, если не вам, владеть ими? — Молодой граф описал рукой полукруг, охватывая дары в ларцах и подносах, и даже тяжелый, обшитый мехом рукав шаубе не застопорил силы и грации этого движения. Хенрика куснула губу, вообразив, эти руки на гранях своих бедер. — Я, как и вы, очень привязан к Андрийской земле длинной чередой предков. Так знайте же, что она помнит свою королеву. Истинную королеву. Потомицу Рагнара и Раварты.
— Мой кузен, ваш истинный король, точно такой же их потомок, как и я, сударь…
— Примите этот венец как скромный дар Андрии последней из рода Яльте. — В графских руках, что в воображении королевы уже с ювелирной искусностью обрабатывали каждую из драгоценностей её тела, возникло белоснежное сияние с алыми отсветами.
Хенрика не помнила, как оказалась рядом, приняла его в руки, подрагивающие от слабости и желания владеть. Венец имел форму полукольца, по основанию вился узор из оскаленных волчьих голов. На месте глаз блестели рубины. Венец был осыпан инеем мельчайших драгоценных камней, они сверкали до рези в глазах. Пусть это был лишь двойник тех легендарных венцов, что лежали на головах предков, но и он влёк надеть его, взять себе самую непокорную землю блицардской короны — Андрию и… этого андрийца.
Королева подняла глаза от венца к дарителю и вспомнила, что она только жаба, увязшая в смрадной тине местных болот. Малыш форн Хеймер стоял перед ней, кроясь за многослойными, как сапфирин, одеждами, равнодушный к её прославленной красоте. На больших глазах с заметными нижними веками будто лежал льдистый налёт. Это сделало бы ему честь в любой другой битве, кроме любовной.
Мы — Яльте, с нами так не поступают…
Хенрика Яльте вскинула голову, рассчитывая хоть чуточку высвободить шею из туманов воротника, и сместилась на пол-оборота, выставляя тонкую талию и весьма недурную, по мнению это видевших, грудь.
— Скажите мне ещё что-нибудь мятежническое.
Малыш форн Хеймер вежливо улыбнулся, явив крупные ямочки на розовых щеках, с оленьей грацией склонил голову.
— Этим осколкам льда придали форму и заставили сверкать нарочно для вас. И земли, что дают такие богатства, станут вашими, стоит вам… сбежать со мной. — О, как ей хотелось пробежаться пальцами по этим локонам, подставить ладонь с горстью ягод под эти губы… Бесповоротно, этот андрийский оленёнок только её.
— Не раньше, чем вы согласитесь покинуть это болото и принять от меня гораздо более тёплый приём… — Хенрика моргнула, чтобы вся графская показушность разлетелась о зажегшийся лёд яльтийских глаз. Переложив венец в одну руку, второй взяла андрийца под локоть. Ну что же он схоронился от неё под мехами, синью и золотом?… — Маркус, гоните всех прочих вон.