— Да нет, я более чем уверен, что они предназначались именно тебе. Когда доставщик пришёл, он спросил первым делом, здесь ли проживают Розенберги, и в частности миссис Эмма Розенберг.
— Но… почему тогда не оставили карточки? — я ещё больше запуталась.
— Вот и я то же подумал. И начал уже подозревать, что ты аферу завела у меня за спиной с каким-нибудь богатым американцем. — Генрих смотрел на меня с пресерьёзной миной, пока я хлопала глазами, не зная, как отреагировать на обвинение, пока он в конце концов не выдержал и не рассмеялся. — Да я шучу! Я уверен, что цветы эти от ОСС. А карточку они не вложили по вполне понятным причинам.
— Ах да, точно! — я с облегчением рассмеялась вместе с ним. — Это всё объясняет.
«Зачем вот только местному отделу ОСС тратить бюджетные деньги на орхидеи?» — промелькнуло было у меня в голове, но я отогнала эту мысль, решив сосредоточиться на праздничном ужине.
Глава 17
Я была занята приготовлением «послешкольного» (или вообще-то «последетсадовского») обеда для моих троих детей, когда, отвернувшись от плиты, увидела только двоих за столом.
— А куда Эрни делся? — спросила я близнецов, но надобность в ответе отпала, едва я услышала шум из детской. — Эрни!
Очевидно, мой старший сын чересчур увлёкся игрой и моего голоса попросту не услышал. Я вздохнула, велела близнецам ждать за столом (хотя они в указаниях и не нуждались, не страдая от недостатка дисциплины в отличие от их брата) и пошла за Эрни в его комнату. Ещё из гостиной я услышала, как он кричал что-то на немецком (совершенно непонятно почему), но едва я переступила порог, всё встало на свои места. Я с ухмылкой покачала головой на своего сына, которому сегодня стукнуло пять, стоящего ко мне спиной и размахивающего игрушечной саблей перед армией деревянных солдатиков, расставленных перед ним на ковре. Эрни явно воображал себя никем иным, как фельдмаршалом Роммелем в Африке, не меньше.
— Малыш, передай-ка на время руководство своему лучшему офицеру и пошли есть.
Погружённый в свой воображаемый мир, он явно не ожидал моей руки на своём плече и резко развернулся, тут же зажав что-то, висящее у него на шее, в кулаке.
— Что у тебя там такое? — я протянула было руку к тому, что он так старательно от меня прятал, но от шустро отпрыгнул назад, хитро ухмыляясь.
— Ничего.
— Эрни, покажи мне.
— Нет!
Тряхнув головой, озорник так быстро забрался под кровать, что я не успела его даже за щиколотку ухватить. Он явно что-то от меня скрывал, и я так просто это оставлять не собиралась.
— Ну-ка вылезайте оттуда сейчас же, мистер!
— Не-а!
Хихиканье, доносящееся из-под кровати, под которую он знал, что я никак не залезу, потому как она была слишком низкой, означало только одно: доставать его оттуда также придётся хитростью.
— Эрнст Фердинанд Розенберг-Кальтенбруннер! Как ты думаешь, что бы сказал твой отец, увидев тебя сейчас? Разве этим немецкие офицеры знамениты: тем, что прячутся под своими кроватями? — я не сдержала победной улыбки при последовавшей тишине, зная, что была на правильном пути. — Вот уж не слышала о таком «славном» армейском поведении. Твой отец был бы очень разочарован, молодой человек. Очень разочарован.
Несколькими секундами позже мой сын вылез из-под кровати с таким тяжким вздохом, что мне стоило огромных усилий сохранить серьёзный вид.
— А теперь показывай давай, что ты там такое прячешь.
— Не могу. — Эрни отвёл взгляд, по-прежнему сжимая что-то в кулаке. И тут, впервые хорошенько присмотревшись, я разглядела знакомые цвета ленты у него на шее и вскрикнула. Руки мои враз похолодели от моей догадки, и на сей раз я, не церемонясь, начала силой разжимать его пальцы, несмотря на все его отчаянные протесты.
— Эрнст, откуда ты это взял? — спросила я его престрогим тоном, стараясь унять дрожь в пальцах, в которых я держала «Крест за боевые заслуги» со шпагами — точную копию того, каким наградил Эрнста фюрер в сорок четвёртом году.
Я никак не могла заставить себя сначала его перевернуть, но едва не выронила этот треклятый крест, наконец-то себя пересилив. Выгравированное чётко и ясно в металле «Обергруппенфюреру Доктору Эрнсту Кальтенбруннеру» не оставило мне никаких сомнений: крест был подлинный и принадлежал раньше моему покойному Эрнсту. Я столько раз видела, как он надевал с утра награду, пропуская ленту под ворот кителя, что увидев её сейчас на моём сыне, я всерьёз усомнилась в своём психическом состоянии, или хотя бы в том, что мне всё это не снилось.
— Эрни, — я взяла сына за подбородок, заставляя его взглянуть мне в глаза. — Отвечай мне, где ты это взял?
— Сказал же, не могу, — упрямо повторил он. — Я поклялся молчать. Я не могу взять и нарушить слово. Моя честь зовётся верностью.
К моему величайшему ужасу с этими словами — страшным девизом бывших СС — он поднял в воздух правую руку с двумя пальцами, как это делали в своё время солдаты, приносившие свою клятву верности. Я прикрыла рот рукой, невольно опустившись на пол перед ним.
— Эрни, кто тебя этому научил?
— Никто.