— Откуда вам знать?!
— Мы же не гестапо, мы людей не мучаем.
Только вот я ему не верила. Ни единому слову. Слишком много раз мне тут уже лгали, и я окончательно потеряла веру в их искренность.
— Вы всё лжёте! Вы его замучаете и убьёте, я же знаю!
Я забилась в самый дальний угол кровати и свернулась в клубок, спрятав лицо в подушке. Даже совместные усилия агента Фостера и Генриха, только что вернувшегося из госпиталя после перевязки, не смогли остановить моей истерики. У меня так безумно болело сердце, что я даже не заметила физической боли; позже тем днём у меня начались роды.
— Поздравляю! У вас здоровенький красавец-малыш! — Улыбающийся военный врач, одетый в униформу под белым халатом, вручил мне мой драгоценный свёрток, завёрнутый в одеяло.
Глядя в большие, серьёзные глаза моего новорожденного сына, я поймала себя на том, что по-настоящему улыбалась впервые за долгое время. У меня дыхание перехватило, как только я увидела эту миниатюрную копию человека, которого я любила больше всего на свете, и я даже рада была, что от меня малышу, похоже, не досталось ни чёрточки.
— Уже знаете, как назовёте? — поинтересовался доктор.
— Да. — Я недоверчиво потрогала крохотную ручку ребёнка. — Эрни. Эрнст Фердинанд.
— Да ему президентом суждено стать в один день, с таким-то именем! — добродушно пошутил врач. — Я скажу вашему главному, чтобы выписал ему свидетельство о рождении.
— Спасибо, — машинально отозвалась я, не в силах оторвать взгляд от своего новорожденного.
— Мне позвать вашего мужа?
— Да, конечно.
Генрих, всё это время прождавший у двери и вскакивающий каждый раз, как доктор оставлял меня на своего ассистента и выходил в коридор, чтобы выкурить сигарету, нерешительно переминался на пороге, пока военврач не подтолкнул его легонько в мою сторону.
— Не бойтесь так, это же просто ребёнок. Он вас не укусит, — подшутил доктор над его нерешительностью.
Генрих смущённо улыбнулся, подошёл наконец к кровати и осторожно опустился на край. Он наклонился ближе ко мне и слегка отодвинул кромку одеялка, в которое был завёрнут малыш.
— Господи ты боже мой! — расхохотался он, когда доктор и его помощник снова вышли в коридор на перекур, оставив нас одних. — Да он просто копия своего отца! Невероятно!
— Да, это точно. — Я с любовью отодвинула тёмные волосики малыша у него со лба.
— Можно мне его подержать? — спросил Генрих, сильно меня этим, по правде сказать, удивив.
— Как твоё плечо?
— Уже почти совсем зажило. Не волнуйся, я его не уроню!
Я выразительно на него глянула, в ответ на что он снова рассмеялся, но затем всё же медленно передала ему ребёнка. Он очень осторожно его взял и сразу же заулыбался.
— Он такой серьёзный… У меня такое ощущение, будто я снова присутствую на встрече с шефом РСХА, и я ему явно не нравлюсь.
Я рассмеялась, искренне, впервые за несколько недель.
— Он же ещё совсем маленький! Новорожденные не умеют улыбаться.
— И тем не менее мне кажется, что он меня явно недолюбливает. — Продолжал в шутку настаивать Генрих скорее всего потому, что увидел меня улыбающейся и захотел меня ещё больше развеселить. — Видала, как он на меня глянул? Его отец на меня частенько такие же взгляды бросал! Говорю тебе, не нравлюсь я ему!
— Никаких «взглядов» дети бросать не умеют, глупый! Ай! — Я невольно схватилась за кольнувший от смеха живот.
— Этот очень даже умеет! Ты только посмотри на него! Точь-в-точь как его папочка, говорю тебе!
Агент Фостер появился в дверях вместе с доктором и тут же поспешил к Генриху, всё ещё державшему малыша Эрни на руках.
— Примите мои самые искренние поздравления! — Американец с любопытством заглянул в детское одеялко. — Сын, я слышал?