— Что, дорогуша, анализ показал, что теперь придется бежать и делать аборт? Наш Кондратик в своем репертуаре: трахнуть — трахнул, а жениться отказывается?
— Не отказываюсь, — цедит Федер сквозь зубы и резко встает.
Остальной их разговор не слышу, потому как Кондратьев подхватывает барышню под локоток и решительно уводит в сторону. Вижу только, что она продолжает что-то гневно спрашивать, он отвечает достаточно резко. Потом на ее лице наигранную веселость сменяет мгновенная вспышка отчаяния. Наконец, девица удаляется, а хмурый Кондрат опять усаживается радом со мной.
— Это… ваша девушка?
Смотрит с достаточно неприятной усмешкой. Ощущение, что на лбу у него словно бы четкая надпись проявилась: «Не лезь не в свое дело!» Думаю, что даже отвечать не станет, но он неохотно цедит:
— Вроде того.
Наконец из кабинета выходит лаборант. Обращается почему-то не ко мне, а к Федору. Причем с удивлением вижу, что докладывая (именно докладывая!) так и норовит вытянуться в струнку.
— Господин майор…
Вот это да! Федя-то оказывается в чинах. Даже странно. На военного он совсем не похож. Те как-то более линейны что ли… А этот… Вот вроде прямой и конкретный, как топор, а глянешь искоса и с удивлением видишь: на отливающем синей сталью лезвии какие-то тени, да неясные, но до крайности необычные отражения то появляются, то пропадают… Так что одназночным я бы его точно не назвала. Скорее, скрытным и непростым.
— Господин майор! Взятые на анализ кровь и моча содержат остаточное количество снотворного. Что касается повреждения на руке, то тут что-то сказать сложно, кроме того, что укол явно делал кто-то, кто большой практики в этом деле не имеет. В вену попал не с первого раза. Отсюда боль и синяк.
— Ей что-то ввели?
— Не могу сказать.
— Раз след от укола появился после того, как она заснула, значит, о том, что через вену вводили снотворное говорить глупо. Тогда что?
— Более никаких посторонних ингредиентов у госпожи Унгерн в крови нет.
— Госпожи… кто?!
Ну вот. Неужели еще один фанат барона? Хотя чему удивляться? Не случайно же они в институте именно им интересовались. Стою, молчу. Чего поперек батьки в пекло лезть? Несколько растерянный медик смотрит в бумагу, которая зажата в его руке. Пожимает плечами:
— Унгерн…
Федор всем телом поворачивается ко мне и даже как-то нависает.
— Ваша фамилия Унгерн?
В его голосе такое потрясение, что я даже улыбаюсь:
— Ну да. Анна Фридриховна Унгерн. Вам что, в институте не сказали?
— Нет, блин! Ничего-то нам в этом вашем… — явно давит готовое вырваться ругательство, — институте не сказали!
Быстро расплачивается с парнем из лаборатории — успеваю заметить, как мелькает довольно крупная по моим понятиям купюра, — что-то шепчет ему, теперь уже нависая над ним, а потом хватает меня за руку и стремительно тащит вдаль по коридору. То, что я пытаюсь упираться, он, похоже, просто не замечает. Мы, прямо скажем, в разных весовых категориях. Что там значат мои пятьдесят с хвостиком против его ста с небольшим?
Федор (господин майор, да-с!) запихивает меня в свою машину, плюхается на сиденье сам и, ничего не говоря, выруливает со стоянки. Общаться со мной ему некогда. Одной рукой рулит, другой выдергивает из кармана мобильник.
— Серег!.. Да, да, свозил. Серег… Да подожди ты, блин, указания раздавать! Ее фамилия Унгерн! Ун-герн!.. Что слышал, твою мать!.. Ага! И я про то же подумал… Ну да, я уже еду. Жди. Стрелку позвонишь? ОК.
Это «ОК» он произносит странно. Не «о'кей», как принято, а просто две русские буквы: «О» и «К». Но ещё страннее все остальное.
— Куда вы везете меня, и вообще что все это значит?
Понимаю, насколько сильно волнуюсь, только теперь. По собственному голосу, который вдруг становится визгливым и противным. Быстро скашивает на меня глаза, потом снова уставляется на дорогу. И то верно — отвлекаться ему нельзя, летим мы как на пожар. Стрелка спидометра в его машине уже давно и плотно приклеилась к указателю сто тридцать.
Конечно день праздничный, город пуст, но все-таки… Впрочем, это оказываются только цветочки. Когда мы вырываемся на какую-то широкую трассу, господин майор разгоняется ещё больше. Сто шестьдесят, сто восемьдесят. Я зажмуриваюсь.
Останавливаемся только один раз. Рьяный гаишник кидается почти что наперерез. Я жду долгих разборок, но Федор лишь предъявляет какое-то удостоверение, и через десяток-другой секунд мы уже снова мчимся в прежнем темпе. Как ни странно успокаиваюсь. Видимо волнение по поводу его рискованного вождения наложилось на прежнее. Минус на минус дал плюс.