— Удалось, таки? — оборачивается на звук открывающейся двери.
— Да, — тереблю влажную шкуру. — Волк мертв.
— Хм, — хмыкает кузнец. — Ура…
— Что не так?
— Ничего! — стаскивает трофей, оценивает качество. — Продаешь?
— Сколько дашь?
— Полторы.
— Две!
— Торговаться бессмысленно, — кладет шкуру на стул. — Деньги переведу на игровой счет. Идет?
— Окей. Но при условии, что ты расскажешь причину своего недовольства. Считаешь убийство волка пустой тратой времени?
Кузнец вытирает со лба пот, откладывает молот. Секунд на двадцать залипает в собственные рассуждения, делает вид, что колеблется в принятии решения.
— Старик напуган, — достает из фартука сигареты, закуривает. — Сегодня он обвинил волка, неделю назад — стаю лис, а месяцем раньше — диких собак. Жители поселения чувствуют успокоение каждый раз, когда гибнет причина их бед. Это сплочает и дарит надежду, но даже если умрут все хищники в округе, скот все равно будет пропадать, потому что старик сам его отдает.
— Интересно…
— В этих краях орудуют бандиты. Шайка рэкетиров вымогает еду, деньги и оружие. Половина из того, что я кую, уходит в руки этим уродцам, — тяжелый взгляд отчаяния скользит по стенам. — Старик лишь сдерживает бунт или расселение жителей бесконечными попытками найти виновника наших бед и обещаниями, что скоро все будет хорошо.
— Ну так, почему бы не…
— Однажды он решился дать им бой, нанял четверых воинов, дал оружие и доспехи, — с тлеющей сигареты падает сантиметровый кусок пепла. — Парни хорошо сражались. Застав бандитов врасплох, они убили почти всех, одним из последних в бой вступил главарь…
— И?
— Единственный вернувшийся наемник, умирая у меня на руках, рассказывал, как безбашенный викинг яростно орал и бесстрашно рубился. Управляясь с топором с такой же легкостью, как с кухонным ножиком, отправил на респ троих, четвертого ранил и гнал пару километров, ревя что-то нечленораздельное, будто медведь.
— Четыре воина даже не ранили его?
— Ранили! И не один раз! — кузнец с трудом сдерживает эмоции. — Пролл, так он себя называет, лишь еще громче орал и яростнее рубился, не чувствуя боли и страха.
— И что было дальше?
— Через три дня Пролл и два новоиспеченных засранца пришли в деревню, — тяжело сглатывает слюну, снова закуривает. — Не грабили и не буянили, завалились прямиком в дом к старику. Сказали, что теперь поселение обязано ему вечно, а в качестве мести убили дочь…
Представив, как дикарь разрубает девчонку на глазах у отца, сердце бьется быстрее. Губы кривятся от ненависти, нутром чувствую свою готовность выдавить падле глаза и откусить нос.
— Пролл сказал, что если старик еще раз что-то подобное вытворит, то поселение сгорит, а жители умрут, — сигарета снова почти истлела в холостую. — Вот он и боится. Боится и платит, а жителям не может сказать правду — духу не хватает, не говоря уже о том, чтобы огрызнуться Проллу.
— Я хочу помочь.
И ведь действительно хочу. Ублюдок, хоть и выдуманный, что способен убить женщину, должен сдохнуть. Никогда не считал себя особо сентиментальным, но история тронула.
— А ты понимаешь, какую цену мы заплатим, если облажаешься?
— Где его найти?
— Для начала тебе нужно выспаться и все обдумать. Если к утру не передумаешь — приходи.
— Когда старик следующий раз передает поборы и где?