— Да вижу, но…
— Не доверяешь, — улыбнулся он.
— Когда все вокруг такие положительные, то поневоле начинаешь их всех в чем-то подозревать.
— В принципе верно, — рассмеялся Антоха, — да только они и вправду в нас сильно заинтересованы. Фанатики науки, как ни крути! И вообще, откуда ты такой подозрительный выискался? Вроде прокурором не работал.
— Я инженером работал. А осторожности жизнь научила.
— Что, такая бурная жизнь была? — заинтересовался он, — что-то не верится, ну ладно я еще.
— А что ты?
— Так у меня такая жизнь по должности положена!
— Хех, а у меня просто так сложилось.
— Бывает. Не переживай. Сейчас уж точно все по-другому будет.
В библиотеке нас уже ждали. За главным компьютером сидел совсем молодой парень, лет восемнадцать не больше, и увлеченно рубился в какую-то игрушку. Судя по обилию кровищи на экране и истошно кричащим на немецком голосам, это был какой-то новый Wolfenstein. Выглядел паренек вполне обычно. Худощавый, высокий, с умным лицом в прямоугольных очках и удивительно жилистыми руками, торчащими из рукавов короткой рубашки в клеточку. Он чем-то отдаленно напоминал мне кого-то, но вот кого именно я не так и мог вспомнить.
Увидев нас, он поставил игру на паузу, разулыбался и встал из-за стола.
— Привет, Антох! — воскликнул он, пожимая руку моему другу и затем протягивая ее мне, — Аркадий.
— Паровозов? — улыбнулся я, отвечая на рукопожатие, и представился — Дима.
— Нет, Сталеваров, — нисколько не обиделся он.
— Тоже неплохо звучит.
— А то! За знаниями пришли?
— Угу.
— Это вы, верно, решили. Учиться никогда не поздно. Даже в таком возрасте.
— Ты мне поговори еще, — засмеялся Антон, — тоже мне стариков нашел.
— А кто ж вы еще? — удивился он, доставая с полок необходимые книги.
— Это не мы старые, это просто ты молокосос, — охотно пояснил он.
— Так возраст и ум понятия ведь совершенно разные. Как говорится, сто лет прожил, а ума не нажил.
— А сколько тебе лет? — осторожно поинтересовался у Аркадия я.
— Восемнадцать, — улыбнулся он.
— А не напомнишь ли ты мне тогда о всезнающий, что такое, например, категоричный императив Канта?
— Да легко! Это понятие Канта о морали и представляет собой высший принцип нравственности. Он говорит о том, что только нравственный закон, не зависящий от каких-либо посторонних причин, делает человека по настоящему свободным. Моральный закон играет огромную роль, единственно важную в этом. И только безусловный принцип, то есть, который не зависит от всякого объекта желания, может стать этим законом. При этом для человека моральный закон и есть императив, который повелевает категорически, так как любой человек имеет потребности и подвержен воздействию чувственных побуждений, а значит, способен к максимам, противоречащим моральному закону…
— Стоп! — не выдержал Антон, — хватит, мы поняли! Дима, ну у тебя, что совсем ума нет что ли? Он же аналитик!
— И что? — удивился я, — ответил-то он правильно.
— Еще бы он не ответил, — скривился тот, — вспомни о том, что тебе про них говорили. А он еще и одаренный к тому же.