— Я обещался научить тебя древним знаниям. Надеюсь, ты используешь их во благо, юный пилигрим.
Ансельмо потеребил пальцами чётки, спрятанные на шее под рубахой.
— Я воспитывался в лоне церкви и привык относиться к знаниям как к источнику мудрости. Сама их преемственность от отцов к детям важна, правда?
— Да, верно. — порыв ветра раздул длинный подол хламиды, обнажая сандалии лекаря. — За долгие годы моей жизни я пришёл к служению Мананнану. Знаю, ты служил иному богу, что родился и жил среди людей, однако в будущем тебе могут понадобиться… чары действенные и могущественные. Ты и я, мы оба верим в силу и первозданность слова. Руны — это слова, облачённые в знаки, которые связывают нас с богами. Одну из рун подарил нам владыка Мананнан. Она поможет тебе обратиться к нему с просьбой или советом.
Ансельмо отвернулся, пощипывая губы пальцами. Другая рука нащупала очертания креста под плащом и рубашкой. Внимание увлёк молодой финфолк, который почти раздетым взял плавательную доску в обе руки, ступни зашелестели галькой, отталкиваясь от земли, и поселенец в прыжке сиганул в море. Откатившая от берега волна подхватила лодку вместе с лежащим плашмя гребцом, отнесла к глубине, а тот рывком вскочил на ноги и умело заскользил по высокому водному гребню. Это морское племя не переставало удивлять Йемо.
— Ты был добр к нам, почтенный Диан Кехт, не спросив, кто мы, откуда и достойны ли помощи. Я не в праве не принять твой дар.
Врачеватель повернулся к собеседнику, и его сандалии заскрипели деревянными мостками. Оказавшись рядом, мудрец протянул Ансельмо маленький круглый камень, на котором вырезал отражённую слева направо единицу.
— Это Лагуз, руна глубокого моря. Позже я покажу тебе, как воззвать через неё к Мананнану. Такой камень будет беречь тебя или человека, которому подаришь его, в море. Никакая буря или штиль не страшны, если умилостивить владыку и иметь при себе его руну. Но оживить её можно лишь кровью, запомни это. Обагри камень, наполни своей силой и естеством, и тогда ты скрепишь договор с богами. Решать тебе.
Ансельмо вернулся в гостевые покои, когда на остров опустился ночной мрак. К ним с Олальей присоединились Аирмед и Октри, которые принесли только что сваренное жаркое и напиток из запаренных пряностей, листьев и цветов. Лало пожаловалась на Диан Кехта, который так и не удосужился ей пророчить. Отпрыски мудреца посмеялись между собой, и Октри отметил, что вещий дар отца не так прост.
— Он почти не видит судьбу при свете дня, но стоит ему отойти ко сну, как пророчества из него льются рекой! Все финфолк это знают, потому приходят к отцу за советом, когда он ляжет почивать и крепко уснёт.
Сестра хмуро глянула на брата, явно не разделяя его прямоту. За день путники успели привыкнуть к доброму мальцу, похожему на сородичей лицом и тёмной кожей, но славному и улыбчивому на вид.
— Так может… — Ансельмо бросил на Олалью заговорщицкий взгляд.
— Это сказки! — отмахнулась девушка.
— Проверим! — Октри подскочил с ковра, расстеленного на полу, и бодро потопал к выходу.
Любопытство повело Йемо и его подругу вслед за мальчиком. Скоро они оказались в одной из хижин финфолк, устроенной для Диан Кехта и по его вкусу. Октри зажёг несколько толстых свечей, воткнутых в высокий кованый канделябр в углу комнаты.
Тусклое пламя осветило опочивальню весьма скромных размеров со множеством прибитых к двум соседним стенам полок. От потолка и до самого пола в доме знахаря разложены книги и свитки, горшки и сосуды, банки и склянки с какими-то снадобьями и ингредиентами. Встречаются и черепа животных, какие-то деревянные и каменные фигурки, самотканые мешочки и шкатулки. К бечёвкам вдоль стен привязаны пучки и веники из трав, цветов и веток. Кое-где притаились чучела птиц, посаженные на деревянную подставку или подвешенные на стену. Посредине комнаты, как полагается, есть каменный очаг, углублённый в землю. Решётка над ним крепится на четырёх железных штырях. Нашлось там место и для стола с придвинутым табуретом, и для резного сундука, где хозяин хранит свой скарб. Лежанка Диан Кехта, где тот похрапывал, расположилась в дальнем углу. Над ней красуется большой гобелен, изображающий гордого наездника, белый конь которого скачет по волнам. На полке с причудливой резьбой оставлена книга, только что читанная мудрецом. Изголовье украшено теми же перекрёстными узорами.
Когда, скрепя половицами, трое товарищей на цыпках подошли к лежбищу, Диан Кехт заворочался и закряхтел, но глаза остались сомкнуты.
— Задай любой вопрос о себе. — предложил Октри шёпотом. — Скажем, о былом.
— Лады. — Ансельмо сложил руки домиком, задумчиво поднеся к губам. — Любезный Диан Кехт, скажи-ка, чем я занимался в монастыре Святого Лаврентия Римского, когда был принят в братство?
Предсказатель свёл бровные дуги, поморщил обезьяний нос, рот разинулся с громким храпком, и спящий долго выдохнул, что-то невнятно мямля. Тут речь Диан Кехта стала разборчивей, но такой же сонной и сбивчивой:
— Ты, послушник, будешь трудиться,
Как причитается твоему сану.
На-ка сапу да остру лопату,
Поди накопай картофеля с грядки,
А после вечерни полезешь ты в бочку
Топтать виноград босыми ногами.
Скоро приедет аббат наш Эбонтий,
Братию ждёт большая пирушка!
Олалья с Октри не сдержали хохота, зажав рты ладонями.
— Ну, не мудрено, что все монахи сперва ходят послушниками, — вздёрнула указательный палец девица. — А картофель и виноград растут по всей Испании. Он мог это знать.