Тот без единого звука снял с плеч сурьмяную накидку, — правда, единственной рукой сделать это было не просто, — и бросил на спинку одного из роскошных деревянных кресел. Стюр хотел было последовать примеру товарища, но в конце концов подумал, что причин для скандала нет: ярл поступает согласно воинскому кодексу.
— Ты волен просить, что пожелаешь, — сказал Гундред Йормундуру, присаживаясь в кресло, куда бы уместилась ещё парочка девиц. — За моим столом тебе всегда найдётся место. Когда мы вернемся в Норвегию…
— Сделай для меня одно, ярл, — звонко промолвил Йормундур. — Избавь меня от…
— Нам нужен драккар, — перебил Стюр, оттолкнув безрассудного приятеля.
— Зачем ещё? — Гундред отвёл только что поднятый кубок. — Куда уже намылились?
— Отвести Йорма к лекарю. — Стюр просительно сложил руки. — Самый маленький кораблик, какой есть. Дай хоть снеккар.
— Берите тогда уж лодку, — посмеялся Лундвар.
— Помолчи. — Гундред упёрся локтями в стол, покрутил золотой кубок. — Лады. Возьмёте корабль, еду, золото и шкуры. Расплатитесь с лекарем. И тотчас ворочайтесь ко мне.
— Спасибо, ярл, — хором ответили воины.
— А ты чего слоняешься? — Гундред обернулся к жрецу. — Уже все приготовления сделал?
Неясно, какие приготовления имел в виду ярл: то ли похоронные, то ли банные, так как при резиденции епископа имеется приличная мыльня, отделанная сосной, и Гундреду не терпелось натопить её по-чёрному.
Едва Йорм со Стюром вышли, как в трапезную явилась Тордис, сопровождаемая группкой рядовых солдат.
— Отец, — девушка бойко отвесила поклон. — Разреши нам отправиться на охоту!
— Какая ещё охота! — возмутился строгий родитель. — Сегодня день скорби над павшими! Я выгнал даже этих бездельников скальдов, велел им забрать все скрипки, лютни и дудки!
— Но папа, — Тордис покривила губы, — Чего ради горевать? Наши побратимы сейчас пируют с Воданом. Отпоём похоронные песни и последуем их примеру!
— И то правда, — Гундред пропустил сквозь пальцы заплетённую в косицы бороду. Сметливая же эта девица! Уже и северные обычаи знает, и с поверьями знакома, и язык ей даётся шутя. — Вот что. Проведём обряд, а там ступайте себе. Но чтоб к вечеру были здесь на пиру!
— Как скажешь, папочка, — просияла воительница и вернулась к своей развесёлой компании.
К полудню викинги собрались в гавани: там воздвигли многие ряды погребальных костров и расчистили место для шести ладей, где нашли последнее пристанище усопшие берсерки. Гундред выставил в городе охрану, дабы приструнить мещан, если те вздумают лезть под руку. Лундвар предстал пред сборищем в привычном облачении, но уже без посоха, безмолвно приказал факельщикам быть наготове.
— Братья норманны! Мы собрались здесь пред очи великого Водана и всех богов отдать последний поклон и проводить в последний путь наших добрых соратников. Пусть же крепок будет мёд и сладка речь, которую расскажут они Водану, пускай же поведают эти бравые мужи о своих подвигах и восславят наш народ, нашего ярла и нашего конунга! Вечная им слава и вечный почёт!
— Слава и почёт! — единогласно рыкнули викинги.
Лундвар подал знак факельщикам, те подожгли погребальные костры. Затем воины оттолкнули от берега шесть богато украшенных ладей, бросили туда факелы, и река живо подхватила пламенеющие судёнышки, утягивая их вниз по течению и сталкивая друг с другом. Помолчав, утерев скупые слёзы и подбодрив раненных, воители снялись с места и разбрелись по околице наводить, как положено, свои порядки. В это же время, никому ничего не сказав, Стюр, Йормундур, Ансельмо и Олалья взошли на заранее нагруженный снеккар и неспешно двинулись вслед за горящими ладьями. Единственная, кому беглецы всё ж попались на глаза — зоркая ярлица Тордис.
Сытно пообедав и пропустив чашу-другую отборного галисийского вина, Гундред велел тащить во двор епископа столько берёзовых брёвен, сколько найдётся окрест. С этим и побеспокоили дочь ярла, которая уже перебрасывал за спину лук, чтобы отправиться на охоту. Тордис и ещё десяток воинов двинулись выше по реке на поиски берёзовой рощи.
Незаметно спустились сумерки. Над речкой Сар поднимается лёгкий туман. В быстринах вьются и прыгают серебристые рыбки. Тихая солнечная роща теперь сверкает под лунным светом. Морозным воздухом дышится легко. Нога не спеша выбирает место, где снег чуть подтаял, чтоб не спугнуть пришедшую на водопой косулю. Тордис и четверо её спутников вот уже час, а того и больше — за охотой невольно забудешься — стерегли осторожное животное, надеясь подстрелить его в удобный момент. Косули не видно — лишь тихо поскрипывает да постукивает за деревьями, когда она сигает по камушкам на мелководье. Но вот шаги как будто приблизились или отяжелели. Тордис напряглась.
— Слышишь? — шепнула она воину позади себя, положила стрелу на лук. — Мы её всё-таки задели. Вон как тяжело ступает.
С этими словами девушка натянула тетиву и, скользя от дерева к дереву, словно уж, подобралась к самому берегу. Каково же было удивление охотницы, когда на месте предполагаемой косули оказался невзнузданный вороной жеребец, да ещё и без хозяина. Тордис спрятала лук, живо замахала товарищам, чтобы те и носа не казали, а сама давай приглядываться. Конь пасся прямо на мелководье, окунал крупную морду, что-то выискивая, купал роскошную длинную гриву. И между тем конские волосы выглядят неухоженными: зелёные от тины, мокрые, слипшиеся в жгуты. Нестриженная чёлка то и дело падает на глаза, заставляя трясти головой. Сердце Тордис туго забилось.
— Вот так жеребчик!
Девица вздрогнула, мельком глянула за спину.
— Эсберн, цыц!
Помянутый Эсберн, молодой русоволосый нормандец, одетый в лёгкий доспех и овчину, ухмыльнулся и выглянул с другой стороны ствола.
— Ты мне не поверишь, но этот конь…