Его решительность подтверждалась тем набором вооружения, который он приготовил для первого выхода в зимний лес. Первым делом конечно же нож, подарок того неизвестного, который отправил его сюда. За время пребывания в этом мире этот нож стал родным и близким и в какой-то мере продолжением руки. Он научился делать с ним такие вещи, которые прежде и не заподозрил бы, что можно сотворить. Вообще ножевой бой он ставил вместе с рукопашкой, считая их неотъемлемой частью друг друга. Новый лук, который он сделал из когда-то приготовленной заготовки. Нельзя сказать, что он стал хорошим мастером по изготовлению луков, но хотя бы понял не в теории, а на практике, что требуется от хорошего оружия. Что-то получилось, что-то он просто не знал и не умел, но лук стал стрелять дальше и точнее. Главное — подготовить хорошие стрелы с наконечниками из «чертова дерева». Вышло, учитывая его умения и знания, как всегда, не так хорошо, как хотелось, но все-таки лучше, чем ожидалось. Для птицы и мелкого зверька, типа зайца или белки на расстоянии метров пятьдесят было вполне убойно, а большего мальчишка от своей поделки и не ожидал. И конечно же как же обойтись в лесу без копья, его основного оружия для самозащиты. Для того, чтобы его сделать ему в свое время пришлось специально найти то место, где он в первый раз нашел первое «чертово дерево». Где нашлось одно, там должно быть и еще. Спорный конечно вывод, но он сработал. И хотя оказавшееся таким редким растение не росло как розы на клумбе, но все-таки его надежды, что оно должно расти более-менее кучно, ведь как-то оно же должно размножаться, оправдались и он таки нашел еще несколько деревьев.
На площади примерно с квадратный километр нашлось целых пять «чертовых деревьев». Из них он выбрал себе по руке только два и наученный горьким опытом, он, даже не пытаясь их срубить, сразу начал окапывать черные прямые стволы. Так же целиком, вместе с корневищем, утащил их в свою берлогу и уже там, не торопясь, в перерывах между тренировками, разделал их на заготовки. Путем многих проб и ошибок он нашел оптимальный способ обхаживания этой сверхтвердой древесины. Камни, самые обыкновенные камни из речки, помогли ему решить эту проблему. Специально подобранными по форме и внутренней консистенции камушками он где надо перетирал, шлифовал и придавал форму своему будущему оружию. Получалось долго и нудно, но колупать эту, похожую на пластик, древесину ножом было ненамного быстрее, а потом все равно приходилось шлифовать. Другого способа он так и не нашел, банально не было инструмента.
Так из одного дерева он решил сделать копье, а другое пошло на пару нунчаков и двух подобий бывшего у него меча, полученному в наследство от прежнего хозяина землянки. Как раз сойдет для тренировок. У того деревца, которое он выбрал для копья, для большей крепости еще и обжег конец. Дерево упорно не хотело гореть и только тлело, но все-таки, потратив целый день, он добился своего. Потом зашлифовал острый конец и тот по твердости мало уступал железу. К этому копью еще бы и силу молодецкую, но чего не было, того не было. Но как говорится, какие наши годы…
Впрочем, с собой он ни деревянного, ни настоящего меча не взял. Взял топор, который заткнул сзади за пояс. Вещь в тайге нужная и даже где-то незаменимая. Встретить людей он не ожидал, а выйти с мечом против того же кабана или еще какой крупной живности с клыками или зубами — это все равно что пойти с зубочисткой. Эффект и естественно результат будет тот же. А топором можно хорошо огреть агрессора, в крайнем случае его можно и кинуть в напавшего и бежать. Самым лучшим способом борьбы с крупным хищником он считал бег, и чем быстрее и дальше, тем лучше, ну или на крайний случай лазание на ближайшее дерево. Тем более, что рук у него было только две, а ему еще тащить силки и петли, которые он намеревался поставить на еще осенью замеченные звериные тропы. Наверняка звери тоже оголодали, прячась от дождей в своих логовах, и тоже вылезут на белый свет подкормиться.
Ловушки он расставил, но не все. Только пару штук силков на птиц, где он еще до сезона дождей заметил пасущихся крупных тетеревов и глухарей, и одну петлю на косулю, где так же видел раньше следы. Хотелось просто проверить, вылезла ли дичь из своих убежищ. На большее не хватило терпения и сил. Короткий по расстоянию и по времени поход быстро расставил все по местам, показав ему всю несуразность и ненужность его нынешнего одеяния. Хотя с неба еще летали и плавно опускались на землю большие пушистые снежинки, вокруг было не просто тепло, было невыносимо жарко в одежках, которые он на себя навертел. Может время холодов еще не настало, но он уже сейчас понял, как не подходит его нынешнее облачение к местному климату. Удобство — критерий истины, эта простая истина дошла до него, когда он в третий раз завалился на бок в глубокий сугроб. Ни развернуться, чтобы упасть на руки, ни убрать с траектории падения свой посох-копье, ни вообще никаких левых движений ему не дала его одежда. Так и завалился с дрыном в руках. Он чувствовал себя колобком, который катится, пока тропинка ровная. Чуть малейшая ямка или бугорок, которых под снегом не углядеть, как тут же следовала авария и что больше всего его бесило — это полная беспомощность в управлении своим телом. А вдруг волки или тигр, следы которого он как-то видел возле речки? Пока развернешься, голодные и жадные до нежного детского тела звери успеют тебя уже сто раз сожрать и переварить.
И эти так называемые снегоступы… Не думал он что они окажутся не просто ненужными, но даже в чем-то и вредными для его передвижения по лесу. Малейшая неровность под снегом и нога его выворачивалась самым неестественным образом, а сам он принимал такие позы, что оставалось только благодарить свои тренировки на гибкость. Или он не умел ходить в снегоступах, или снег был еще слишком мягким. В любом случае, с этим надо было что-то делать. «Лыжи!» — понял он — «Вот что ему надо!» Как их делать он не знал, но на обратном пути срубил подходящую березку. Посидит вечерами, поиграется топориком, глядишь что-нибудь и получится. Хотя бы на этот сезон, а там потом будет день, будет и пища. «И с одеждой что-то делать надо» — подумал он, в очередной раз устало валясь в очередной пушистый сугроб. «Хорошо бы сшить что вроде парки, или как она там называется, которую носят северные народы-оленеводы на Земле.» Да только северных оленей тут он не видел, а местное крупное зверье никак не согласится добровольно поделиться своей шкурой. Он трезво оценивал свои силы и понимал, что завалить лося или взрослого оленя ему не по силам, а про хищников и говорить нечего — самому бы при встрече целым остаться. А шить из шкурок зайцев и белок… Это же сколько их понадобится, да и не чувствовал он в себе таких портняжьих талантов, чтобы скомпоновать куртку из множества самых разных по размеру и качеству шкурок. Так что к себе в землянку он приперся злой, усталый и весь в раздумьях о будущем.
В следующий раз он вышел в лес спустя дней двадцать, если не считать кроткой пробежки на следующий день, чтобы собрать свои ловушки. В силки попался огромный красавец-глухарь, который ни за что не хотел сдаваться живым. Пришлось ткнуть его копьем, а потом прирезать ножом. Мальчишка подержал его вытянутой руке — килограмм на пять потянет. Уже хорошо. В петлю никто не попался. Не очень-то и хотелось… Хотя конечно хотелось и очень, но, когда он представил себе, как вдобавок к глухарю тащил бы на себе тушку пусть и не самого большого оленя, но весом с него самого… Учитывая, что его собственный вес составлял где-то около тридцати килограмм да плюс еще нелегкие кожаные одежды… Нет косули и слава богу, он не муравей, которые, насколько он помнил из школьной программы, могут тащить на себе вес в шесть или семь раз больший. Глухаря бы дотащить и самое главное, сделать себе зарубку на память — нужны санки.
Всю следующую неделю он ел глухаря. Птиц оказался слишком велик, чтобы съесть его за раз, и мальчишка разделал его на куски, благо в погребе мясо могло храниться долго. В своем уродливом кастрюле-горшке он варил супы, тушил с грибами и даже один раз пробовал запечь в глине. Получилось так себе, но это был полезный опыт, а глухарь все равно оказался в желудке, пусть и немного сырым. Но самое главное — свежая дичь дала ему время посидеть в землянке, не отвлекаясь на охоту и он сумел провести это время с пользой.
Он вспомнил давнее увлечение своей молодости. Он творил! Совсем уже профаном в резьбе по дереву он не был. Подростком он вполне профессионально рисовал, чеканил и резал по дереву. Потом, уже после школы, начав свою трудовую деятельность художником-оформителем в художественной мастерской при заводе, углубил свои знания, хотя если честно говорить, то остальная художественная братия, взрослые мужики, прошедшие Крым и рым, скорее научили его пить портвейн бутылками, закусывая его плавленым сырком. Но оставалось время и на работу, во время которой он научился писать различными шрифтами и разными перьями и самое главное — довел свои умения почти до совершенства. Во всяком случае его плакаты, стенды, чеканки из латуни и меди и деревянные маски вызывали восторг у окружающих и немало добавляли к его получке слесаря-ремонтника четвертого разряда.
Сначала он сделал легкие и крепкие санки. На полозья пошли ветки от «чертова дерева», а все остальное он сколотил, выбрав подходящий материал из имевшего запаса дров. На это ушли неделя времени и глухарь, заодно дошла до кондиции и так сухая береза. Но зато он набил руку, вспоминая давно подзабытые навыки. Так что к изготовлению лыж он приступил во всеоружии, в смысле — с топором в руках. Изделие получилось коротким, широким и толстым. Натерев лыжи салом, оставил на теплом дымоходе у стенки. Пусть впитывается, а сам принялся мастерить крепления. Не стал мудрить, а просто проковырял в каждой лыже по две дырочки, куда привязал петельки для ног, а к петлям еще два шнурка, которые уже обвязывались вокруг щиколоток. Временно сойдет, а там посмотрит, хотя он и помнил, что нет ничего более постоянного, чем временное. Честно говоря, на это и надеялся. Еще, в оставшееся время, как смог переделал одежду. Намного лучше не стало, во всяком как он выглядел чучелом, так и осталось, но хотя бы одежда уже не так стесняла движения.
Так что еще через две недели он был к новому походу в лес. Вообще-то, если делать по уму, то следовало еще выждать хотя бы некоторое время, чтобы лыжи, которые он так и держал на дымоходе постоянно смазывая их куском сала, основательно пропитались жиром, но ждать еще было уже невмоготу. Хотелось на волю.
До этого почти неделю плотной густой пеленой валил снегопад с легкой поземкой, который лучше всякого замка запер его в землянке. Выходил только в туалет, который пришлось организовать в шагах пятидесяти от землянки, в надежде, что весной все уйдет в землю вместе с талым снегом. Ну куда в самом деле пойдешь, если уже через десяток шагов твой собственный след заметает так, что остается только чистое и ровное место, как будто и не проходил здесь буквально минуту назад. В такой обстановке потеряться, как нечего делать. Из-за густой взвеси, именуемой снегом, видимость была, мягко говоря, никудышная, можно было пройти в двух шагах от жилища и не заметить его. Вот и сидел взаперти. Хорошо еще запас дров был изрядный, хватило бы на еще одну такую зиму. Погреб был набит копченными тушками дичи и кусками кабанятины и это, не считая грибов и ягод. Так что проблем с пропитанием пока не было.
С одной стороны, тепло, сухо, еда есть, погода такая, что незваных гостей можно не опасаться, казалось живи и наслаждайся. Но оказалось, что вся его любовь к уединению работала пока была возможность бродить по тайге, занимаясь какими-нибудь делами, которых в его маленьком хозяйстве хватало. Стоило ему лишиться этой возможности, как одиночество, а с ней и скука, навалились на него удушающей ватной действительностью. Поэтому, как только снегопад прекратился, он тут же засобирался на пробежку. За все время вынужденного заточения этот снегопад был уже третьим и снег, накладываемый на земля слоями, просел под собственной тяжестью, слежался и уже не был таким рыхлым, как в первый раз. На лыжах он ходил так давно, что уже и не помнил, сколько тогда ему было лет, в памяти осталось только детство, веселый смех и снежный простор, уходящий вдаль. Но оказалось, что это как кататься на велосипеде, если научился, то уже не позабудешь. Вот и с лыжами получилось также, после пары неловких падений тело само вспомнило хорошо подзабытые движения и уже через полчаса мучений мальчишка пока еще неуверенно, но все более приноравливаясь, уже скользил по снежной целине.
По воспоминаниям о далеком детстве, он помнил, что животные не ходят по лесу просто так для своего удовольствия. Будь то травоядные или хищники у каждого был своя территория и свой маршрут. Хлебные места, удобная для ходьбы дорога, места отдыха, все было заложено в память. Иногда можно было отклониться в сторону для охоты или еще чего-нибудь, но в конечном итоге животное всегда возвращалось на свой маршрут. Во всяком случае так было на Земле. Мальчишка не думал, что местные животные очень отличаются в этом от земных животных. Поэтому еще осенью, бродя по тайге отмечал те места, где проходят звериные тропы. Одни, чтобы меньше на них появляться, типа медвежьих или волчьих троп, другие брались им на заметку, как места будущей охоты. Теперь пришла пора проверить его измышления, он шел к месту, где по осени видел следы оленей. Конечно он не собирался охотиться на взрослого матерого оленя, а то ведь неизвестно кто может оказаться жертвой при встрече. Взрослый олень — не такая уж и безобидная жертва, как может показаться. Природа не зря наградила его рогами, а удар острым копытом может по силе поспорить с каким-нибудь Мохаммедом Али. Но где олени там и косули, а это уже добыча вполне ему по силам. Лыжи, вопреки его подозрениям, вели себя вполне сносно, погода после недавнего снегопада была тихой и умиротворенной, видимость прекрасной, а настроение наконец вырвавшегося на свободу мальчишки было радостным в ожидании приключений. И они не заставили себя ждать.
Непонятное повизгивание и рычание мальчишка услышал издалека. Он тут же остановился и взял наизготовку копье. Постоял, прислушиваясь к источнику звуков, стараясь точно определить расстояние и направление. Ему повезло, что вокруг росли густые кусты лещины, сейчас покрытые снеговой шубой. Это позволило ему незаметно подобраться к тому места, откуда исходил непонятный шум. Осторожно выглянув поверх кустов, оглядел открывшуюся взору поляну, изредка поросшую молодыми кустами орешника, и только после этого осмелился выбраться на открытое место, впрочем, далеко не отдаляясь от кустов.
Поляна оказалась ареной, на которой в данный момент решался спор о том, кому будет принадлежать туша только что зарезанного оленя. Сам предмет смертельного спора уже истек кровью из нескольких рваных ран и ему была совершенно безразлично, кто кого победит, в отличии от соперников, у которых обладание уже остывшим телом добычи было в буквальном смысле вопросом жизни и смерти. Одной из конкурирующих сторон оказалась пара взрослых матерых волков. Обычно волки зимой собираются в стаи и почему сейчас их было так мало, это был вопрос, но мальчишку это не волновало. Чужой мир. Мало ли какие законы царят тут. Тем более, что волки тут явно покрупнее земных. А представителя другой враждебной стороны мальчишка вначале принял за медвежонка. Круглые ушки, косолапая, неуклюжая на первый взгляд походка, шикарная мохнатая шуба и небольшие размеры так и толкали на мысль, что какой-то медвежонок, по-видимому по каким-то причинам не залегший в зимнюю спячку и оставшийся без матери, оказался наедине с двумя злыми и матерыми зверьми.
Волки оказались опытными охотниками и разделились, чтобы нападать с двух сторон, тем самым заставляя противника защищаться на оба фланга, рассеивая свое внимание. Они кружили вокруг жертвы и то один, то другой кидались в ложных атаках, поджидая удобный момент для настоящего нападения. Мальчишке даже в какой-то момент стало жалко медвежонка, который хоть и был на вид толстым и упитанным, но был в два раза меньше ростом этих серых лесных разбойников. Итог схватки казалось был предрешен. Этот недомедведь вроде как неуклюже вертелся на месте, разлаписто выкидывая свои короткие конечности, пригибаясь к земле атаковал шагов на пять, отпугивая и стараясь не упускать из виду обоих противников, и вел себя совершенно не по медвежьи.
Мальчишка не долго оставался в своем заблуждении насчет принадлежности этого зверя к семейству медведей. До тех пор, пока один из волков не подскочил к непонятному зверю на опасное, как оказалось, расстояние. И тут вдруг все завертелось с невероятной быстротой. В какой-то момент волк кинулся на жертву, грудью сшиб ту наземь и навис над неуклюжим противником, готовясь вонзить свои клыки в беззащитную тушку. Будь его противником кто-то из собачьего племени на этом схватка и завершилась бы. Казалось, вот сейчас-то он и вцепится в горло медвежонка, но тот большим мохнатым комом вдруг совершил поистине акробатический трюк, стремительно скользнув под нападающего, да еще и перевернувшись в движение всеми четырьмя лапами вверх и оказавшись под волком, нанес ему удар в брюхо. Миг и он, совершив невероятный для, казалось бы, такого толстого тела кувырок, уже опять твердо стоял на всех четырех лапах, а волк, получив ошеломляющий удар, взвизгнул и отпрянул в сторону. Какие повреждения он получил было непонятно, но хоть и поскуливая, несколько раз еще пытался наскочить на эту отчаянную зверушку, но та совершенно не стеснялась ложиться на снег, причем в любом положении, даже на спину, и волка встречали эти ужасные крюки, называемые когтями сантиметров десять длиной, с которыми он уже так неудачно познакомился. Видно эти наскоки сказались на полученных ранах волка, потому что вскоре он улегся на снег тяжело дыша и выпростав из пасти дрожащий от частого дыхания язык. Судя по всему, из схватки он на какое-то время был исключен. Второй волк тут же подскочил, надеясь воспользоваться тем, что внимание зверушки отвлеклось на товарища, но она, по стремительным движениям уже стало понятно, что это далеко не медведь, сама кинулась навстречу врагу. Тот не ожидал атаки. По всем канонам этот маленький засранец должен был бежать, пока судьба дала шанс, выбив из схватки одного из волков, и поэтому серый хищник никак не ожидал встречной атаки. Не ожидал и видно расслабился, и вдруг, сам того не ожидая, встретились с этим живым олицетворением ярости и отчаянной свирепости мордой к морде. С рычанием оба зверя сцепились в яростный клубок. В какой-то момент вся картина боя скрылась в вихре поднявшегося снега, в котором уже было не понять, что там творится, виднелось только непонятное мелькание тел. Понятно было только, что волк, несмотря на свой рост и силу, встретился с достойным противником, ни в чем ему не уступающим, а в стремительности движений и скорости реакции даже и превосходящий. Это длилось всего несколько мгновений и когда опал поднявшийся снег перед мальчишкой предстала картина, которая ясно показала, как это опасно недооценивать противника. Волк стоял, опустив зад с поджатым хвостом и широко расставив передние лапы, чтобы не упасть, а на его голове висел противник, намертво сцепив клыки прямо на пасти противника. Патовая ситуация. Волк не мог укусить и только изредка всхрапывал словно лошадь и под тяжестью противника наклоняя голову к земле, пробовал передними лапами оторвать от себя вцепившиеся животное, но тут же сильная боль заставляла его жалобно взвизгивать и поскуливая опять замирать в неподвижности. Висевший на голове живой груз не спешил разжимать свою хватку, это было понятно — освободившийся волк мог попробовать рассчитаться со своим обидчиком.
Росомаха, а это была она, видно и сама не знала, что же ей делать с такой добычей. Кто такие росомахи, мальчишка знал. Правда в живую видеть не приходилось, но ролики в интернете видел, поэтому и узнал это нахальное и свирепое животное. Вначале по наличию слишком длинного для медведя пушистого хвоста, а потом по мгновенной реакции в драке. Никакой самый продвинутый медведь был не способен на такие прыжки и кувырки, а уж быстрые удары всеми четырьмя когтистыми лапами, да еще из любого положения были скорее присущи кошкам, но никак не косолапому. Правда мальчишка никогда не слыхал, что бывают такие большие росомахи, эта была метра полтора в длину, но мир-то — чужой, черт его знает до каких размеров тут они растут. Вон и волки в холке почти достигают роста мальчишки, а уж весом наверно раза в два тяжелее. Тут даже деревья и плоды больше чем на земле.
Пока он так размышлял о местной природе обстановка на поляне замерла в стазисе. Волк так и стоял, стараясь удержать голову на весу, потому что стоило ему наклонить голову, как росомаха, получив опору на земле, тут же начинала драть когтями его грудь и шею. Пока волка спасала густая зимняя шерсть, хотя кровь из пары ран уже струилась по шерсти все больше и больше. Бесконечно это продолжаться не могло. Но что он мог поделать? Росомаха скорее бы умерла, но не желала отпускать пойманную добычу, хотя и сама была изрядно покусана. Мальчишка, глядя со стороны еще мог бы поспорить, кто кого здесь поймал, но видно для росомахи вопрос был ясен, без сомнения. Вот уж в ком жадность пересиливала все чувство благоразумия, недаром северные охотники называют этого хищника «таежным демоном» и «лесным обжорой».
Третьему участнику лесной битвы вообще было не до них, мальчишке было плохо видно из-за кустов, перекрывающих большую часть боя, но кажется у второго волка было порвано брюхо. Во всяком случае кровь под ним была видна очень ясно. Тут мальчишка и решил вмешаться, уж слишком хороши были зимние шкуры у волков. С этого раненного мальчишка и решил начать, намереваясь поставить точку в этом затянувшемся противостоянии. Он крадучись вышел на поляну, подбираясь к лежащему зверю. Может тот и лежал сейчас раненым, но не хотелось бы рисковать. Черт их знает, на что они способны. Зверюга хоть и услышала его шаги, попробуй подберись бесшумно по скрипящему снегу, но даже не повернуло головы в его сторону, так и лежало, тяжело дыша и положив морду на передние лапы. Да, видно хорошо подрала его росомаха. Подойдя на нужное расстояние, мальчишка изо всех своих сил резко ткнул копьем, стараясь попасть в шею. Многочисленные тренировки не пропали даром и глянцево блестевшее острие пробило волчью шкуру точно в том месте, куда он и метил. Даже не взвизгнув волк молча уткнулся мордой в снег. Мальчишка даже не поверил тому, с какой легкостью он убил такого роскошного зверя. Скорее всего он уже и так был при последнем издыхании. Оставался второй. Вымотанный тяжелой схваткой, волк скосил на него глаза, но бежать от новой напасти, как он скорее всего сделал бы, при всем желании не мог. С таким грузом на морде он даже дышать-то толком не мог, не то, что бежать. Клыки росомахи плотно впились в острую волчью морду. Что самое интересное росомаха даже не посмотрела в сторону нового противника, все ее внимание и вся ее ярость были обращены на того, который в буквальном смысле был под ее лапами.
Мальчишка понял такую ненависть, когда, подойдя поближе, увидел, как по пушистому меху текут струйки крови. Волки тоже оказались отнюдь не безобидными мальчиками для битья. Что они там натворили под богатой, сейчас во многих местах слипшейся от крови, шубой было не разглядеть, но видно раны были серьезным, так как глаза у росомахи уже были поддернуты смертной пленкой и только неукротимая ярость не давала разжаться насмерть сжавшимся клыкам. Видно росомаха считала, что смерть ее не за горами и решила уйти с честью, забрав с собой всех противников. Мальчишка уважительно поцокал языком, такое мужество требовало уважения.
Со вторым волком он расправился с помощью топора. Пользуясь тем, что тот стоял в удобной позе и фактически не мог ни удрать, ни пошевелить толком головой, он зашел волку за спину и, примерившись, со всех своих мальчишеских сил тюкнул зверя обухом топора в затылок. Удар произвел впечатление взрыва. Подстегнутый смертельной опасностью организм волка видимо призвал последние оставшиеся силы и он, разворачиваясь в прыжке против новой опасности, зло рыкнул и мотнул головой, уже не обращая внимания на пронзительную боль, терзавшую его нос. Росомаха, не ожидавшая такой подлости, слетела с морды волка, словно половая тряпка, правда ободрав напоследок все, что можно. А мальчишка, запаниковав, стал наотмашь бить по оскалившейся морде топором. В этот момент были сразу позабыты все тренировки по владению оружием. Он как обычный крестьянин просто и размашисто бил, стараясь делать это как можно быстрее, чтобы не подпустить к себе смерть в волчьем обличье. Разом хлынувший в кровь адреналин придал рукам невероятную силу и мальчишка, с одной стороны сжав зубы в молчаливой кровожадности, и что скрывать — в панике, овладевшей всем его существом, яростно отмахивался от оскаленной пасти, а с другой отстраненно смотрел, как вылетают из пасти выбитые клыки, как из вмятин на черепе лезут белые осколки кости, тут же окрашиваясь красным и как резко заполняются кровью вмятины на черепе, и все бил и бил в эту враз ставшую ненавистной морду. Мальчишка и сам не ожидал от себя такой вспышки свирепости. То ли боязнь за свою только недавно начавшуюся молодую жизнь, то ли и в правду в нем проснулись какие-то древние инстинкты, но он уже без страха смотрел на то кровавое месиво, в которое превратилась голова зверя. Прошли какие-то мгновения, растянувшиеся для мальчишки в череду бестолковых, но яростных ударов топором. Волк стоял, покачиваясь на дрожащих лапах и кажется уже ничего не соображал. Да и трудно было соображать головой, из которой наружу лезли мозги вперемешку с обломками черепа, один глаз, выбитый ударом топора, просто повис на какой-то тонкой нити, а вместо второго была хорошая такая вмятина, заполненная кровавой кашей. Мальчишка решительно подошел к зверю и пнул его ногой, тот послушно и безвольно завалился набок. Достать нож и перерезать волку горло оказалось неожиданно легко. А затем мальчишку настиг откат. Всем телом неожиданно завладела слабость, ноги перестали держать, и мальчишка мягко опустился на землю прямо там, где стоял. Он бездумно смотрел на труп врага, но в голове не было ни одной мысли. Мозг, подвергшийся экстремальной обстановке, отключился на перезагрузку. Продлилось это минут пять, по истечению которых бессмысленно смотрящие в никуда глаза стали принимать осмысленное выражение и в голове наконец тяжело зашевелились мысли. Он встал, несколько раз присел, согнулся и разогнулся, разгоняя кровь и оглядел место побоища. Росомаха лежала окровавленной тряпкой и наверно была при последнем издыхании. Во всяком случае никак не отреагировала на появление нового участника схватки. Он подошел к трупу первого волка. Надо было снимать шкуры, пока тела не закоченели. Перед тем, как приняться за дело оглядел место битвы и усмехнулся: «Это я удачно зашел».
Со шкурами он провозился долго. Практики и знаний у него хватало, не хватало сил. Ворочать тяжелые туши волков, каждый из которых весил в два раза тяжелее его самого, оказалось той еще работенкой. Но настоящие проблемы пришли, когда он, покончив с тушами волков, перешел к оленьей. Триста с лишним килограмм еще теплого мяса встали перед ним неподъемной ношей. Можно было топором нарубить тушу на куски, но шкура… В его положении целая оленья шкура была еще тем бонусом. Пришлось работать частями. Труднее всего было начать. Аккуратно содрать шкуру с одной ноги, затем эту ногу отрубить, снять шкуру с другой ноги и так же ее отрубить, потом с третьей ногой проделать такую же операцию и все это внимательно и медленно, чтобы не повредить драгоценную шубу. Ни одну женщину в своей долгой жизни он не раздевал с таким трепетом и осторожность, с каким сдирал эту чертову шкуру. Единственное, что его утешало, что чем дальше он продвигался, освобождая от покрова тело оленя и оттаскивая в сторону куски, тем быстрее двигалось дело. Оленьи потроха он тоже не выкинул, а завернул в снятую шкуру. Зима еще вся впереди, будет время подумать, что с ними делать. Насколько он помнил по рассказам старых таежников, у оленя мало что пропадает. В хозяйстве все пригодится. Закончил он уже ближе к вечеру. Весь перемазанный в крови, усталый как бегун-марафонец, он присел рядом с грудой оленины.
Он был богат, но как теперь все это богатство сберечь? А ведь еще надо было что-то делать с росомахой. Он бы не отказался от такой шикарной шубы, но проблема была в том, что у шубы был хозяин и он был еще жив. Пока он работал, росомаха не двигаясь наблюдала за ним, настороженно водя взглядом вслед за его передвижениями. Он, честно говоря, боялся к ней подходить. Про свирепость и коварство этого хищника он был наслышан еще на Земле. На что она способна даже в таком состоянии он не знал и узнавать не торопился. Что может произойти с недооценившим противника, он уже видел. Но посмотреть на виновника всего сегодняшнего богатства все-таки требовалось.
Медленно и не делая никаких угрожающих движений он двинулся в сторону лежащего на снегу зверя. Не доходя до него шагов пять, он не знал до каких пределов простирается личное пространство росомахи и не собирался это узнавать на личном опыте, мальчишка присел на корточки и посмотрел прямо в ее глаза. Он знал, что многие дикие звери не любят, когда им смотрят в глаза, но ему надо было кое-что выяснить. Он не считал себя психологом, тем более большим знатоком по зверям, но уж увидеть смертную пленку на глазах умирающего животного и отличить ее от взгляда от не собирающегося умирать зверя он уж как-нибудь сподобился бы. Но его надежды не оправдались, росомаха ответила вполне себе живым взглядом, в котором отчетливо сквозила даже некоторая доля любопытства. Наверно люди здесь были такой же редкой живностью, как и она сама.
— Мы с тобой одной крови, ты и я! — чувствуя себя довольно глупо провозгласил мальчишка. Откуда-то из далекого детства вылезла эта глупая фраза, которая показалась ему подходящей для первого знакомства. Зверь только шевельнул ушами, реагируя на звук, но не отводя от него пристального взгляда. При попытке подойти поближе раздалось тихое ворчание и предупреждающе приподнялась верхняя губа, показывая немаленькие клыки. Что они могли сделать с мальчишкой, он явно мог увидеть на примере волков.
— Все, все. — успокаивающе поднял руки мальчишка и опять присел, чтобы не нервировать зверя. — Я не подхожу. Я даже отойду еще чуток. Вот так. Я тут мимо шел, слышу шум. Думаю — надо посмотреть, что это там происходит. А тут ты резвишься. Надо сказать — знатная добыча, я тут возьму немного? Ты же поделишься? А я тут тоже тебе подкину кой-чего. — Мальчишка поднялся на ноги и не поворачиваясь к росомахе спиной отошел к одной из ободранных туш волка. Валять по снегу влево-вправо, сдирая шкуру — это оказалось совсем не то, чтобы тащить на расстояние. Пришлось достать топор и разрубить тушу пополам. И все равно было тяжело, еще хорошо, что вокруг была зима и затвердевший снег — это все-таки не голая земля. Подтащить половину волчьей туши по снегу к росомахе, при этом стараясь не переступать невидимую черту, оказалось хоть и тяжело, но вполне выполнимо.
— Вот. Это тебе. — и сразу же ушел назад. И уже отойдя от подальше, спустя какое-то время, услышал чавканье и хруст костей, но оборачиваться не стал, своих дел хватало. Близилась ночь и надо было успеть к ней подготовиться. Он не собирался переться на темноту глядя, да еще с такой горой мяса.
Опытный таежник тратит на устройство нодьи часа полтора. У мальчишки ушло примерно два с половиной. Самое тяжело было — это разрубить поваленную сухую сосну на две части, но, когда на тайгу тихо опустились сумерки огонек между двух бревен, уложенных одно на другое, уже во всю разгорался. Еще один костер, но уже простой, горел в метрах пяти от нодьи, а сам мальчишка вместе с добычей расположился между двумя источниками огня. Между ними он уложил лапник и со вздохом облегчения занялся наконец ужином. Адреналиновая встряска по добиванию волков, тяжелая работа на свежем морозном воздухе вкупе с молодым и здоровым телом разожгли у него в желудке такой животный аппетит, что оленью вырезку он просто сожрал полусырой. Облизав запачканные в крови пальцы, прислушался к своему желудку, и кивнув головой кинул на угли еще один кусок. Затем подумал и вырезав из оленьей туши еще один кусок побольше, кинул его рядом с первым. На этот раз он дождался, чтобы мясо хорошо прожарилось и подрумянилось. Большой кусок был убран с углей и остывал в снегу, а свою вторую порцию мальчишка ел с чувством, с толком, с расстановкой, наслаждаясь каждым проглоченным кусочком. Уже с трудом доев, похлопал себя по туго набитому животу. Довольная улыбка расплылась по чумазому лицу. Затем, не откладывая дела в долгий ящик, взял отложенный кусок и пошел к росомахе.