— Не стоит столь официально ко мне обращаться. Я ещё не такая старая, чтобы ко мне на «вы» обращаться, — лёгкий прищур зелёных глаз, пытающихся изучить меня, скользит от лица к шее, ключице и плечам, переходя на руки, на которых задерживает своё внимание. Да, руки у меня далеко не первой леди: мозоли от меча, порезы от ножа, мелкие ожоги. — Всё же мне всего лишь двадцать с хвостиком, — Император и остальные резко вскидывают головы, смотря на меня столь пристально, что хочется сбежать куда подальше.
— Вы так молоды, а уже живёте одна и занимаетесь неженским трудом. Судя по вашим рукам, — протягивает Император, продолжая рассматривать руки, заставляя невольно передёрнуть плечами и покрепче схватиться за ложку и тарелку с супом.
— Жить нелегко, особенно когда вопрос стоит о выживании, — непринуждённо отвечаю на его выпад, вставая со своего места и унося пустую посуду. — После того, как закончите есть, поставите всё в раковину и зайдёте в лабораторию. Рану посмотрим потом, ближе к полудню, а вот нужные настойки стоит выпить сразу после еды.
Лаборатория встречает тишиной, прохладой и ещё не до конца очищенным воздухом, так что приходится включить вытяжку, что всегда помогает при работе с зельями, выделяющими специфический запах. Главное преимущество системы в том, что ничего после этого не остаётся. Так, что там у нас с зельями? Ага, восстанавливающие, кроветворные, от тошноты, головной боли, ломоты в костях…. Хм, думаю этого хватит, не стоит травить и без того обезвоженный организм. Теперь остаётся убрать всё, что тут навалено. Бинты и просто ткань отправляются в стирку, колбы ставлю на места, книга ложатся на письменный стол вместе с парой раскиданных тетрадей. Пока что собираться в путь не имеет смысла, как минимум ещё неделю, потому как надо закончить с пересадкой некоторых растений. Да и сам Владыка ещё не в том состоянии, чтобы вынести долгий переход. Но всё же некоторые зелья уже стоит перенести в чемодан.
— Что мне пить? — подаёт голос Император, наблюдающий за мной некоторое время, прежде чем дать о себе знать. Хм…
— Всё стоит на столе, — флегматично машу рукой в сторону ряда фиалов с зельями, привлёкших внимание Его Величества. И прежде чем выпить, он несколько минут рассматривает каждый пузырёк, открывает, нюхает, словно ожидает яда, подсыпанного мною в зелья. Ядовитая усмешка касается моих губ, не позволяя скрыть всё, что я думаю о поступке Короля, но слова о неправильности его действий не покидают моих мыслей. Он в своём праве не доверять мне, как и любому другому, кого ещё пару часов назад не знал. Да и что мне ему говорить? Что яда не подсыпала? Ха! Не поверит и всё равно перенюхает каждый состав! — О, Кодея, да пейте вы уже зелья и выметайтесь отсюда на улицу! — не выдерживаю, впрочем, как всегда это бывает со мной, если на моей личной территории без особой нужды бродят посторонние. Император, имени которого я так и не узнала, выпивает каждую настойку с неким подозрением, сверля мне спину, делая эту комнату ещё холодней. Куда уж больше?!
— Благодарю за заботу, — спокойно произносит несносный больной и удаляется из помещения, тихо ступая по немного скрипучему полу. Через пару минут ко мне заходит Вивиан и тот воин, прощаются и удаляются следом за своим повелителем. Выдохнув, благодарю демиургов, что нежданные гости наконец ушли, переодеваюсь и иду на улицу: надо освежиться и проветриться.
Долгожданная тишина дома и нервная дрожь от переживаний за последние дни наваливаются на меня с удвоенной силой. Хорошо, что убрать всё успела и теперь можно лечь на боковую, чтобы проспать весь оставшийся день. Мелькнула ещё и мысль о том, что выдать все лекарства и инструкцию по применению заранее было неплохой идеей. Кое-как доковыляв до кровати, сажусь и понимаю, что без настойки сонного зелья не усну несмотря на то, что очень хочется. Приходится вновь вставать, чтобы дойти до шкафа с запасными зельями, которые стоят недалеко от кровати, и выпить небольшую дозу. Этого хватит, чтобы проспать до утра, а может и до обеда следующего дня.
Кошмары, Владыка, сборы…
Воспоминания… Земля…
Сегодняшний день просто отвратительный… И нет, дело не в погоде, решившей именно сегодня разгуляться и одарить всех своим теплом, просто я не выспалась в очередной раз за последнюю неделю. На границе творится чёрти что! Что наши, что враги словно взбесились, обстреливая друг друга так, словно у них какой-то квартальный отчёт не сходится по числу убитых. И они в срочном порядке отстреливают нужное количество вражин, дабы их самих не грохнуло начальство. Тьфу на них! По мне, так глупо всё это. Однако по этой причине приходится ходить перебежками, согнувшись в три погибели, часто отсиживаться в развалинах зданий и оглядываться буквально на каждый шорох. Это неимоверно бесит и нервирует. Сейчас же никого поблизости не наблюдается, вот и решаю немного посидеть, отдохнуть и хоть чуть-чуть погреться под редким в последнее время солнцем. Так не хочется ничего делать, кто бы знал!
— Асталисия? — выкрикивает кто-то моё имя, от чего непроизвольно дергаюсь, чуть ли не свалившись с камня, на котором я сижу вот уже некоторое время. И в сотый раз за эти два месяца думаю, найду ли родителей среди всех этих развалин? Я ищу каждый день, скрываясь от военных, пулемётных очередей и взрывов снарядов. Порой кажется, что и вовсе никого не найду, но потом встряхиваю головой, называю себя глупой и иду искать дальше. Так что слышать своё имя до ужаса непривычно после стольких недель молчания. Да и кому звать меня по имени в этой каменной пустыне? Туркам? Я оборачиваюсь на голос мужчины и пристально на него смотрю. Высокий, тёмные волосы, угрожающий большой шрам на правой части лица и рассечённая бровь. Это он! Достаю фотографию и начиная сверять. Это и вправду он — Арчибальд Астал — отец.
— Асталисия… — мужчина уже подходит ко мне, но останавливается в паре шагов, явно боясь приблизиться к ошарашенной и растерянной мне. В его голосе слышится неверие, некая обречённость и надежда. На что? На то что я — это я, а не самозванка? Или же он тоже почти потерял надежду найти меня? Мужчина, стоящий передо мной в нерешительных двух шагах, встаёт на колени и дрожащими руками обнимает, прижимая к себе. — Я нашёл тебя. Слава Богу, нашёл. Я думал, что больше никогда тебя не увижу, — бормочет он, гладя меня по голове, судорожно проверяя моё тело на предмет ран, но кроме пары царапин и трёх синяков, полученных из-за моей исключительной глупости несколько дней назад, ничего нет.
— Папа… — тихо шепчу я и повторяю это слово снова, снова и снова, будто пробуя его на вкус. Цепляюсь руками за его одежду так, словно он прямо сейчас исчезнет, а я не могу этого допустить. Слишком невероятно, чтобы быть правдой. Я нашла его. — Пап, надо уходить, тут скоро тоже будет неспокойно, сейчас лучше спрятаться, — уверенно и совсем не по-детски серьёзно произношу, потянув отца в своё временное убежище, тот и не сопротивляется.
Добравшись до моего временного укрытия, завожу отца подальше, чтобы нас не нашли и залажу в сумку, где была какая-никакая еда. Арчибальд сидит чуть в стороне и внимательно за мной наблюдает, а я продолжаю рыться в сумке. Так итогом копаний становятся найденные куски мяса и пара ломтиков хлеба, разделённые между нами. Всё то время, пока сидим, никто из нас не смеет заговорить, не зная с чего начать. Да, мы нашли друг друга и скоро я встречу ещё и маму, которую так хочу увидеть. И хотя в душе поселяется чувство удовлетворения и спокойствия, некая обида присутствует. Детская, эгоистичная обида из-за того, что меня оставили с чужой женщиной, пусть и заменившей мне мать. И от этого неловко сидеть вот так с родителем.
— Прости, Асталисия, — тихо, почти неслышно шепчет отец, смотря куда-то в пол, заставляя вскинуть голову вверх и посмотреть на грустное лицо, сидящего передо мной родителя. — Мы оставили тебя совсем одну и писали очень редко, — продолжает человек, не поднимая головы, а я слушаю его голос. Бархатный, чуть с хрипотцой, глубокий. Определённо это одна из немногих причин, по которой мать выбрала его себе в мужья. К тому же он высокий, широкоплечий, гордый. Мужчина — и этим всё сказано.
— Ничего, пап, это не ваша вина, — чуть хмурю брови, смотря из-под чёлки на военного, искавшего меня всё это время, так же, как искала их я. — Но я всё равно на вас обижена! — тут же громко заявляю, подскакивая на месте и сложив руки на груди, вскидываю носик, надувая в притворной обиде губы и щеки, что смотрится довольно забавно и даже смешно. — А потому вам придётся постараться, чтобы заслужить своё прощение! — гордо ставлю ультиматум, заставляя отца чуть приподнять губы в лёгкой улыбке, а потом и вовсе рассмеяться!
— Что ж, ничего не поделать, придётся сделать всё, чтобы вы нас простили, юная Леди, — театрально вздыхает этот невозможный тип, и теперь смеюсь уже и я. Впервые за последние несколько недель я засыпаю спокойным сном, точно зная, что всё будет хорошо.
Настоящее время…
Просыпаюсь резко, открыв глаза и просто смотрю в потолок, пытаясь сообразить, осмыслить происходящие вокруг меня странности. Сон… Просто сон, посещающий меня время от времени. О чем он, точно не смогу сказать, даже если очень захочу, единственное, что мне точно известно — во сне вижу свое прошлое. Нет, я не проживаю его снова, только самые яркие воспоминания, надолго засевшие в моей голове. Их не так уж много, но радостного в них мало. Вздыхаю, утирая выступивший пот со лба, прикрывая глаза, надеясь, что смогу заснуть, но не судьба. Холод от воспоминаний, все еще пробирается под кожу, грозя заморозить мою душу.
Страшно…
На мгновение кажется, словно я снова одна и мне пять лет. Еще секунда и рядом раздастся оглушительный взрыв снаряда, а в комнате все еще тихо… Слишком. Это заставляет паниковать, темнота не вселяет уверенности в себе и покой. Наоборот давит и кажется, что потолок вот-вот рухнет. Резко подскакиваю с кровати, точнее делаю попытку, однако тело оказывается слишком тяжелым и непослушным, а одеяло, укрывающее меня монолитной плитой, держит на ней. Еще рывок, а потом еще, почти теряю надежду на спасение, но все же откидываю одеяло, отчего прохлада дома еще больше сковывает и душит… Могильный холод. Только сейчас припоминаю, что буквально за стенкой находится могила предыдущего хозяина дома. Может ли быть, что именно это оказывает на меня такое влияние? Все может быть, надо будет почитать об этом в книгах, если выживу и смогу вырваться отсюда.
Срываюсь с места слишком резко, забыв, что ноги все еще в одеяле, а потому с шумом падаю на пол, раздирая руки в кровь. Ползу, карабкаюсь, но одеяло, словно спрут, вцепилось в ноги и отпускать не желает. Новая волна паники, накатывает с удвоенной силой, подстрекая двигаться быстрее. Вылетаю из комнаты по направлению к выходу из дома. Если я еще хоть на пару секунд задержусь в этих стенах — сойду с ума. Пара метров, цепляюсь за какую-то часть мебели, слышится грохот упавшего стула, похожий на взрыв бомбы, и звон разбивающегося стекла, режущий по ушам. Хотя понимаю это, однако паника не дает трезво оценить ситуацию, а страх — взять под контроль эмоции. Рука ложится на что-то мокрое, запоздало в голове мелькает мысль о разбитом стакане с водой, поставленный кем-то. И правда кем? Но мозг проецирует совершенно не то, что есть на самом деле. Кровь…. Сейчас по моим рукам течет кровь. Моя? Чужая? Кажется, мне нет до этого дела.
Воспоминание… Земля
В любом обществе есть жестокие люди. Это я узнала во время войны, еще тогда, в первые дни своего долгого и опасного путешествия. И у таких людей их собственные цели стоят выше гуманизма. Им совершенно неважно кого и как убивать, главное — действие! И разбираться в тонкостях психологии свихнувшихся бойцов на почве войны, нет ни сил, ни времени, ни, тем более, желания. Для меня тогда все были монстрами. Одной из них стала и я сама, но это потом. День, когда я потеряла частичку смысла своей жизни, часть своих надежд и мечтаний. Они все просто рухнули в момент, когда на моих глазах были пойманы родители, добывавшие информацию с фронта. Мать, перед тем как уйти, отдала сестренку, завернутую в пеленку, их сумку с провизией, карту с ближайшим расположением наших баз и приказала сидеть тихо. Ни в коем случае не высовываться, и я пообещала, что не выйду, защищу сестричку и сделаю ее счастливей всех на свете. А сама плакала, прижимая к себе Анис, молясь, что они вернутся. Хотя, чего уж там! Все было очевидно! Их привязали за руки, ноги и голову, говоря какие-то пафосные речи. Все, что она помнит с того печально дня, это последние слова отца:
— А как же принципы гуманизма, принятые после войны еще в недалеком 2408 году? — поинтересовался у солдат вражеской страны изрядно избитый отец, с начавшим наливаться синяком на губе. Он измотан, истощен, избит, одежда грязными обрывками свисает с рельефного тела, где-то были видны даже ножевые ранения. Я бы не выдержала, сдалась и просила бы о помощи или снисхождения, но он продолжал держаться, потому что так надо было!
— Нам все равно. — после чего послышался звук заведенного мотора, и машины резко рванули в разные стороны. Я чудом не закричала и не выдала их местоположения, зажав рот рукой, а после отвернулась, зажмурив глаза. Оставаться было бессмысленно, надо было уходить внутрь укрытия и прятаться в его лабиринтах, хорошо, что была карта.
Настоящее время…
— Ааааааааааааа. — из горла вырывается панический дикий крик, не поддающийся контролю. Я куда-то пытаюсь отползти, чтобы не прикасаться к крови, но появляются слуховые галлюцинации капающей жидкости… Успокойся! Это всего лишь воспоминания! Родители уже мертвы, ты уже похоронила их в далеком прошлом рядом с Сашкой! Да и тебя никто не желает убить! Попытка вновь успокоиться, проваливается еще на первом этапе, а мысли убегают от меня напуганными кроликами, не желая собираться вместе.
Кто-то бьет в двери дома, но двинуться не получается, и лишь сильнее вжимаюсь в угол, зажимая уши руками, чтобы ничего не слышать. Помогает мало, но долбежка в дверь прекращается, чуть успокаивая меня и в то же время заставляя напрячься. Не может быть, чтобы враги просто ушли… Тем более я выдала свое местоположение. Еще один удар, только теперь по замку и дверь с противным скрипом открывается, чтобы явить мне того, кто пришел забрать меня во тьму.