— Сажай самолёт и сдавайся или предатель умрёт, — ледяным не терпящим возражений голосом скомандовал Мик.
***
Джани не помнила себя от ярости, когда кинулась на мужчину, только что завладевшего Пером и изувечившего двух её друзей. Порыв её, впрочем, был тут же смят натиском солдат, которых в штабе оставалось около двух с половиной десятков. Разгневанный Илья, словно сорвавшийся с цепи медведь, кинулся на подмогу, широкими ударами отправляя сразу по несколько соперников в нокаут. Джани сосредоточилась на прорыве вперёд к главному злодею, который продолжил свой путь к отступлению.
Хичан видела перед собой дверь, которая материализовалась в стене в тот момент, когда она дочитала надпись: теперь оставалось только собрать своё тело воедино, сделав это незаметно как для врагов, так и для друзей. К счастью, завладевший Пером старик отвернулся, а его приспешники были слишком заняты битвой с Ильёй. На локтях проползя мимо контуженого Дэна, девочка постаралась соединиться со своими чуть было не потерянными конечностям, удалось с трудом — частицам, уже отделившимся друг от друга и начавшим распыляться в пространство, требовалось время, чтобы восстановить невидимый для человеческого глаза тонкий слой тканей и органов. Но каждая секунда была на счету. Вообразив, что она находится в защитном корсете — она не знала, сработало это или нет — Хичан ползком стала пробираться к заветной двери, до которой оставались всего лишь считанные шаги. Замок щелкнул, когда она вставила в него причудливую дужку отцовских очков — это знание тоже взялось спонтанно — и девочка перешагнула порог потайной комнаты, ища одну конкретную вещь, которую отец должен был оставить именно здесь…
Джани рвалась всё отчаяннее, но старик от этого не становился ближе, он уже вскочил на подножку летающей платформы. Девушка отпихнула очередного безликого «Волка», порывающегося схватить её, не заметила пули, просвистевшей прямо под носом, удара меча, снесшего прядь волос и ворот блузки. Казалось, ритм битвы был сейчас только на её стороне, будто она и вправду научилась подчинять себе потоки жизненной энергии.
— Джаничка, лови! — пискнул детский голосок откуда-то сбоку.
Она даже не обернулась, зная, что Хоил среагирует быстрее, поймав на лету блестящий продолговатый предмет, который так силилась кинуть Хичан — и докинула, истратив последние силы, падая прямо поверх тела Дэна и отключаясь следом. Джани почувствовала прилив эмоций, совсем не свойственных для ситуации: радость, ликование, экстаз! И только момент спустя поняла, что они принадлежат Хоилу. Когда она уже оттолкнулась в прыжке, готовясь достать взлетевшую платформу, перед ней промелькнуло что-то очень сильно похожее на её меч. Ножны со звоном упали на пол, а в левую руку ей заботливо лёг точно такой же клинок с красными камнями и песочными часами, только чёрный.
— Он завершил их! Учитель завершил их для меня! — вскричал синарец, распираемый эмоциями.
Затем ноги Джани приземлились на узкий летающий диск, шум, голоса и звуки битвы разом стихли. Седовласый человек обернулся к ней, сдирая с лица последние шматы маски — теперь это был не грузный старик, но высокий мужчина в летах с изуродованной правой половиной лица, закатанной в стальные пластины. Джани сдунула чёлку с лица, открывая не менее уродливые шрамы над правым глазом — ей нужно было потянуть время, и она как никогда понимала, как это сделать. Враг опешил — площадка поднялась ещё на полметра выше — затем предпринял попытку скинуть девушку за бортик, делая точный выпад пером-клинком. Джани не потребовалось уворачиваться — только лениво сдвинуть тело на сантиметр — она чувствовала само течение времени, чувствовала нужные мгновения для нужных действий, и в следующий момент артистичными взмахами обеих рук как бы приподняла запястья противника в воздух, блокируя любые движения. Мужчина оказался не глуп, боевой опыт прямо таки сквозил в каждом его действии, он понимал, что не успеет уже атаковать, ведь следующим действием девушка перерубит ему руки или вопьётся в шею. Но этого уже и не требовалось: лифт с деревянным стуком достиг верхней площадки, и оба они вылетели в холл, а оттуда, как пробки из бутылки на сушу, оказываясь на крохотном островке отмели, в паре шагов друг от друга. Краем глаза Джани отметила отсутствие их китайского судёнышка — вместо него кренился на бок крупный корабль с дотлевающей мачтой, на мелководье тут и там плавали лицам вниз трупы «Волков», а летающий автомобиль с эмблемой Лаборатории, больше похожий на маленький шаттл, кружил и спускался к воде, пока не остановился за спиной у Босса. Двери раздвинулись, из транспортного средства вышел человек — одной рукой он волок за собой что-то громоздкое, в другой нёс предмет размером с футбольный мяч. Сначала Джани узнала его силуэт: кошачьи ушки, широкие плечи, прилизанный хвост, затем стало видно то, что Мик сжимал когтистой лапой: отрубленную голову мужчины, которую даже по прошествии лет нельзя было не узнать — иссиня-чёрные волосы, спадающие на лёгкую щетину, шрам на лбу, полученный ещё в две тысячи пятнадцатом году в битве с двоюродной сестрой, надменный взгляд, застывший в остекленевших глазах.
— Предатель мёртв. Босс, прошу проследовать на корабль.
Предводитель «Волков» развернулся, не удостаивая более Джани вниманием, девушка кинулась следом — оба меча наизготовку, но Мик, предсказав траекторию её движения, хладнокровно метнул обезглавленный труп Джона прямо под ноги своей бывшей возлюбленной. Джани повидала в своей жизни многое, Джани была способна на многое, но переступить через тело брата — чего бы ни было между ними раньше — почему-то не смогла. Пары секунд, потраченных на то, чтобы совладать с дрожью, оказалось достаточно для Босса, чтобы преодолеть расстояние до машины в один гигантский прыжок.
— Что всё это значит? — Джани, обезумевшая от горя, ринулась следом, но когтистая лапа не дала ей проскочить внутрь, раздирая одежду на груди, оставляя три глубоких, выворачивающихся наружу раны и отбрасывая спиной на голые камни.
— Твои друзья мертвы, а я пометил тебя! — кот улыбнулся, чуть ли не облизываясь, затем поднял голову мертвеца повыше, выставляя под солнечные лучи. — А это я заспиртую на память. А лучше повешу над кроватью, на которой однажды трахну тебя, сучка! Ты ведь непременно вернёшься, чтобы забрать его, верно? Такие уж вы предсказуемые, люди!
И дверь захлопнулась, своим лязгом вторя противному смеху полоумного кота.
Джани не помнила, кто поднял её на руки, обмотал тряпьём раны и вновь перенёс на базу. Она не знала, чем кончилось сражение, и какие потери понесла каждая из сторон — в ней вообще как будто что-то иссякло, окончилось, навсегда исчезло — она не могла подобрать слов, да и не старалась, чувствуя, как проваливается в бессильный бред. Джон мёртв. Перо украдено «Волками». Дэн и Хичан, возможно, смертельно ранены. Локальная победа над пятью десятками солдат и непонятно почему загоревшийся корабль ничего не значили. Абсолютно ничего, как для глобального расклада сил, так и для её измождённой души. Девушка сама не заметила, как провалилась в сон, лишь только чьи-то заботливые руки сгрузили её на стерильную больничную койку.
Интермедия
Они были богоподобны даже среди других Покровителей: два золотых дракона, венчающих двенадцатибашенную крепость, два белокурых воителя, будто бы два брата, ослепительно сияющие и так же неимоверно преданные друг другу, учитель и ученик: Хан и Ария. Казалось, ничто не было способно разрушить их союз…
Покои, они же Элизиум или Рай в представлении людей, и вправду являлись воплощением идеального места, спрятанного в межмировой прослойке, где обретали своё отдохновение самые могущественные и самые благородные души — здесь всего и всегда было в достатке, и во всём царила гармония. Сперва Ария лишь поражался тому, как чутко подстраивается это необыкновенное пространство под все его нужды: хотел ли он уединиться в непроходимом лесу или проскакать по равнине верхом на коне, нужная тропинка тут же приводила его и в лес и в степь, перестраивая строение города, но при этому ничуть не мешая жизни других обитателей. Пожелай он оказаться в точно таком же городе, но пустом, люди мигом пропадали, а возвращались лишь тогда, когда ему вновь хотелось с ними заговорить, таким образом между обитателями Покоев никогда не возникало крупных ссор и вражды. Привычных законов пространства и времени не существовало для этого райского уголка, а единственным стихийным бедствием здесь были оранжево-зелёные цветы. Временами они вырастали из земли, изничтожая кладку мостовых, или сыпались с неба, заставляя горожан утопать в их дурманящем аромате, и никто не мог возжелать их исчезновения или даже немедленного восстановления города после их нашествия, поэтому первый и основной закон Покоев гласил: «Оранжевые и зелёные цветы подлежат скорейшему уничтожению». Эта маленькая, казалось бы, деталь, с самого начала тревожила Арию. Не потому, что он не любил цветы, а потому что никто из жителей и Покровителей не мог дать чёткого ответа, откуда цветы прорастают и почему их нашествие никак не искоренить. Затем он начал подмечать мелкие странности в укладе жизни горожан, хорошо замаскированную видовую иерархию, и сомнения в душе молодого Покровителя начали усиливаться, заставляя всё глубже уходить в историю и науку, часами пропадая в особом хранилище мировых знаний, которое нехотя шелестя воспоминаниями, приоткрывало перед юношей завесу тайны.
«Ты готов выйти за границу Покоев…», — то ли вопросил, то ли утвердил странный голос, беседующий с ним каждый раз, как он проникал в хранилище.
«Готов, но не знаю как».
«Выход — это вход. Подумай о том, почему горожане приходят в Покои на время, а Покровители остаются навечно».
Ария не сразу понял смысл тех слов, он долго бродил, ища ответа, внимательнее приглядываясь к своему ближайшему окружению и к обыкновенным обитателем «Рая», ведущим спокойную, размеренную жизнь, и рано или поздно, решающим покинуть Покои и отправиться в новый Путь. Чем больше он сравнивал их, тем больше чувствовал отторжение от элиты этого мира: Покровители, казалось, намеренно зацикливались на одной конкретной эмоции, кто-то становился олицетворением любви, кто-то ярости, а кто-то сострадания — но все они рано или поздно сужали свой эмоциональный диапазон. И, наконец, Ария понял смысл «выхода»: смерть и новое рождение, но не в материальном мире, а тут же, в межмировой прослойке. Как только он принял этот единственный способ познания Истины, вспыхнул костёр и поглотил его, Ария умер, повторно испытав всю физическую агонию и душевные муки, будто его терзали тысячи посторонних мыслей и чувств, маня отречься от себя, изменить собственной целеустремлённости. Наконец, он увидел два пути, над одним золотыми буквами горела надпись: «правда», на другом: «разоблачение», и если в прошлый раз он выбрал первую дорогу, то сейчас ступил на иную тропу, которая вывела его не в светлые Покои, а в кромешный мрак. Он ощутил себя вновь родившимся младенцем, он даже не знал, сколько времени прошло прежде, чем глаза привыкли, и он начал замечать силуэты людей, сильно похожих друг на друга, различающихся только цветом волос: оранжевых и зелёных.
«Где я? И кто вы?»
«Какой же ты занятный!», — зашевелилась толпа. — «Ты в прослойке между мирами, но уже за границами Покоев, а мы — наймейцы и йоминцы, расы, не удостоившиеся чести попасть в Рай».
«Но почему?»
Ближайший к нему собеседник открыл рот, но голос его поплыл, растворяясь в предрассветной дымке…
Ария проснулся в своей опочивальне, тяжело дыша. Дряхлеющее, несмотря на моложавую внешность, тело начинало давать сбои, в том числе и в виде этих странных снов. В других обстоятельствах он давно сменил бы его на новую оболочку, но провалы последнего десятилетия тяжело ударили по вере правителя Синара в успешность перехода, и он никак не мог понять, отчего организм, три тысячелетия беспрекословно служивший хозяину, начал давать сбои. Всё началось два десятка лет назад, когда он впервые почувствовал это поганое чувство — сентиментальность — после затянувшейся на долгие годы войны с Наймеем, не окончившейся ни победой, ни поражением, лишь парой тысячей захваченных им пленённых. Зачем он приказал выделить пленённым наймейцам отдельное поселение и обеспечить орудиями труда, Ария сам не понимал, лишь чувствовал, что поступает справедливо, и от того получал странное эмоциональное удовлетворение. Но вслед за краткой эйфорией пришло эмоциональное опустошение, непонимание себя. Терзаемый сомнениями, он всё откладывал и не решался организовать новый поход на Землю, дабы отомстить Алхимику, предателю, уничтожившему всех его министров и военачальников, весь экипаж Золотого Феникса. Ария оправдывался тем, что Синар оказался истощён двумя войнами, и целесообразнее было развивать науку, и — он всё ещё не понимал зачем делал это — адаптировать пленённых наймейцев и дать им цель в жизни. Все его желания сместились в одно русло — восстановление веками отлаженного государственного аппарата, в котором каждому жителю было отведено строго ранжированное место. Но смутная тревога шептала, что общество, после двух войн заразившееся новыми идеями, впустившее в себя крупицы наймейской культуры, и впитавшее от немногочисленных вернувшихся солдат байки о Земле, уже никогда не станет прежним. Впервые в жизни бессменный правитель чувствовал, как зашатался трон под ним.
Ария оглядел себя в зеркале: руки и тело, всегда такие безупречные, теперь избороздили целые узоры из шрамов — ну чем он не раб, истатуированный с ног до головы, не достойный любви и жалости?.. Сразу после войны он уже пытался провести ритуал перерождения, привычно катализировав внутри себя развитие нового тела, которое, родившись, должно было уничтожить старую изуродованную оболочку, но что-то в организме дало сбой, и новый сосуд умер ещё в утробе, чуть было не убив самого Бога. Тогда Ария впервые увидел мертворожденный плод, сморщившееся, не оформившееся ещё даже чтобы считаться человеком, тело, похоронившее его веру в собственную безупречность. Позднее он решился на эксперимент, невиданную доселе авантюру: он, великий правитель, вступил в близость со смертным существом, одним из своих приближённых, чтобы выносить от того ребёнка. И вот, по прошествии лет, выявились неутешительные результаты: рождённая им дочь также оказалась не способна к дальнейшему продолжению рода. «Неужели я вырождаюсь? — Арию охватывала паника. — Неужели, моё тело утратило способность к обновлению? А что дальше? Смерть. Забвение». Мысли о провале всколыхнули воспоминания о предыдущем ритуале, когда он породил вместо одного сосуда два, и приказал убить нежеланного брата-близнеца, которого, как оказалось, спас и втайне взрастил Алхимик. Живёт ли эта ошибка природы на Земле? Стареет ли так же медленно, как и он, или подобно всем человеческим особям уже выглядит, как зрелый мужчина, близящийся к закату? Судьба Хоила внезапно заинтересовала Арию с абсолютно другой, сентиментальной точки зрения. И тут, будто в распахнутую дверь, в сознание хлынули воспоминания: о странном «Рае», называемом Покоями, который так часто стал преследовать его во снах, о человеке, по имени Хан, взрастившем его после смерти и о страшной тайне, поведанной ему наймейцами и йоминцами после выхода за пределы всех миров. И не было сомнений в том, что возвращающаяся память не поддельная и принадлежит именно ему, но Ария и подумать не мог, что с течением веков забыл так много! Убил все самые сентиментальные моменты своей жизни, чтобы сейчас на закате лет они снова взволновали его душу. «Наверное, я и вправду старик» — он ужаснулся этой мысли, ужаснулся от осознания, что организм окончательно настроился против него, даже мыслить заставляя в русле сдавшегося, обессилившего смертного. И тут же пришло новое озарение: «Я убил Хана, своего учителя и названного брата. Теперь же у меня появился новый брат, и эта нелепая ошибка природы в момент рождения отняла часть меня. Родившись, он расколол мою душу, я чувствую, мне не хватает ещё одного важного фрагмента воспоминаний! А, значит, я вновь должен убить своего брата — поглотить и забрать жизнь, которая не принадлежит ему по праву».
Собрав золотистые волосы в низкий хвост, правитель Синара провёл пальцем по шершавым губам, ощущая небывалый прилив возбуждения.
«Приказ всем министрам, — обратился он к своим подданным по ментальной связи. — Собраться в переговорном зале для обсуждения второго военного похода на Землю».