— …зато привычное. Всяк сверчок должен помнить свой шесток. А уж сторожевым волкодавам это совершенно необходимо.
— Вдвойне неразумный принцип: времена-то изменились. Держать нынешних сверхсильных сторожей, привязанными к шесткам да у нечищенных конур, означает, что хозяева при случае крепко рискуют!
— Это Малый Замок-то, фактически предоставленный мною в полное их распоряжение, — конура?! Как тебе не стыдно!
— Прошу прощения, но… Вопреки распространённому ошибочному мнению, аппетит приходит не во время еды, а во время сна. Неважно какого именно — физиологического или духовного. Главное, что будить следует исключительно осторожно и, желательно, не до конца. Вы же постарались так лихо встряхнуть от вековой спячки наше славное воинство, что, боюсь, теперь попали в прямую зависимость от его растущего самомнения. Опять пардон: может быть, я слишком смело выражаюсь?
Женщина в короне встала и вновь подошла к Ястребу почти вплотную. Подняла ладонь, помедлила… провела пальцами по его виску, поправила волосы… затем плавно опустила руку — воин стоял, не шевелясь. Тогда ему очень тихо сказали:
— Нет, Авель, не слишком — скорее, несвоевременно. Пока что ваше «славное», как ты изволил выразиться, воинство не заслужило ни славы, ни доблести, но с большой охотой проглотило весьма весомый аванс. Узнал бы при случае, есть ли настроение его отработать, а?
— О, Всевышний! Неужели проблемы, вставшие перед Вашим Высочеством, столь серьёзны, что… Дальше я и продолжать боюсь!
— Возможно, и правильно, что боишься. А может, просто ещё не готов. А пора бы! Не за горами моя коронация в качестве Королевы Династии, и могут возникнуть кое-какие неприятные казусы. Постой! Ничего пока не говори, попробуй поразмыслить на досуге. Кстати, заметь: акцент я поставила на слове «попробуй» недаром. Риск даже мыслительного действия очевиден, не говоря уже о действии реальном.
— На сегодняшний день — да. Меня безоговорочно признают вожаком лишь около двухсот витязей. Представляете? Меньше половины!
— Ничего страшного. Зато все они, как я слышала, отчаянные парни! Из тех, что шапкой оземь — и за начальником в огонь и в воду. Как раз то, что нужно. Общая ситуация под контролем, за Командором и его семейством постоянно наблюдают глаза Династии, хотя он о том и не догадывается. Так что не унывай, готовься к переменам. И да хранят нас Покровители Севера…
БЛОК СОБЫТИЙ № 1 (Кто есть кто?)
Никогда ещё Командор не чувствовал себя так паршиво.
Самым отвратительным было то, что его морально унизили в глазах сына, смяв и скомкав так хорошо придуманное представление с эффектнейшей финальной сценой задержания матёрого преступника. Увы, хватать и сажать оказалось некого: предполагаемого злодея Эрика Шедуэлла хладнокровно застрелил ещё какой-то мерзавец, которому на дела и замыслы господина Густава фон Хётцена было решительно наплевать. В неудачно сложившемся дне судьба поставила логичную сволочную точку, и вместо отдыха, ужина и корректировки планов пришлось предпринять ряд действий, далеких не только от гениальности, но и от простого здравого смысла.
Командор и сам понимал, что назвать быстрый арест мадемуазели Ласкэ «глупым» — это значило дать ему точную оценку. Но что оставалось делать? Разрешить всем разойтись, а самому запить возле трупа «горькую»? Ни о каком нормальном расследовании не могло идти и речи хотя бы уже потому, что подозреваемых негде было содержать в изоляции друг от друга, что в свою очередь исключало и грамотно спланированные допросы, и очные ставки, и прочие обязательные для следствия шаги. Поэтому он и отреагировал на полученную единственную важную улику (пистолет) как и положено образцовому, недалёкому службисту, то есть задержал его владелицу.
Ещё хорошо, что испуганная Ольда восприняла избранную против неё меру пресечения достаточно тихо, чего нельзя было сказать о Младшей Королевне. Разгневанная явной несправедливостью, она требовала от Густава фон Хётцена немедленно отпустить её подругу и принести публичные извинения. Всё это предвещало взрыв темперамента с непредсказуемыми последствиями, однако Мстислав с успокоениями не спешил, а Роман хотя и собирался утешать, но не знал — кого. У Ольды был глубоко несчастный вид, а глаза то и дело наполнялись голубыми слезами; Малинка же выглядела оскорблённой в лучших своих чувствах. Всё же сын Командора решил начать именно с неё. С большим трудом удалось отозвать Младшую Королевну в сторонку и с замиранием сердца взять под руку, которая, казалось, была выточена из стали. Об опасности ситуации говорило и то, что впервые за последнее время Малинка сразу ему не улыбнулась. Пришлось это сделать самому и поспешно заверить их Высочество, что арест красавицы был произведён понарошку, чтобы усыпить бдительность истинного преступника (тут удалось принять заговорщицкий вид, с опаской повести глазами по сторонам и очень заметно для остальных приложить к выпяченным губам палец). К счастью, Младшая Королевна поверила и немного оттаяла — во всяком случае, перестала непрерывно концентрироваться. Роман сразу этим воспользовался и шёпотом пошёл расписывать, каково ему сегодня пришлось: ведь он чуть было не погиб у Сафат-реки… Внимательно наблюдавший за сыном, Командор с удовлетворением отметил, как щёки у Малинки то розовеют, то бледнеют; как стремительно округляются её глаза, а маленькой ладошке ужасно хочется погладить бедного, исстрадавшегося рассказчика по лицу. Этого допускать не следовало хотя бы потому, что мадемуазель Ласкэ начала подозрительно быстро оживать, глядя на воркующую парочку. Пришлось в темпе приблизиться к увлекшимся молодым людям и, не зная сказанного Романом, произнести нейтральную, извиняющуюся фразу: «Не о чем волноваться, Ваше Высочество, я убеждён, что завтра же это печальное недоразумение разъяснится!» Далее Командор вернулся к десантникам, подозвал Гуннара и отдал ему ряд распоряжений, в результате которых гостям было предложено удалиться и с помощью озабоченной Йорковой начать обустраиваться на ночлег. Ольду под охраной отвели на станцию и заперли в одной из комнат, после чего герр Густав отправился к Иоганну Ладвину для невесёлой беседы. Сам же лейтенант продолжил обследование места преступления.
Как ни странно, но мадемуазель Ласкэ отказалась делить свою арестантскую с кем бы то ни было, в том числе, и с Малинкой, которая несколько огорчилась таким поворотом событий, но не более того, ибо явно настроилась на вечернюю прогулку с фон Хётценом-младшим. Их уединению не могли помешать: у Златы было слишком много дел. Командор поощрительно отнёсся к этой затее и наскоро проинструктировал сына, нацелив его исключительно на расспросы о том, как в их отсутствие на «цветке» прошёл день. Роман заверил, что ни о чём ином говорить и не станет, и поспешно возвратился к ожидавшей его Королевне, уже с нетерпением постукивавшей тапочкой по земле, словно лошадка копытцем. К сожалению, в своём скромном платьице девушка всё же выглядела весьма соблазнительно, и едва станция скрылась за деревьями, как беседа сама собой перешла на темы личного порядка. Хорошо хоть Малинка помнила, что день у её друга выдался куда более трудным, и вела себя тихо и ненавязчиво. Правда, глаза постоянно выдавали её желание, и сын Командора, остро нуждавшийся в женской ласке, не смог устоять. Пренебрегая наказом многоопытной сестры, он трижды целовался с замиравшей в его объятиях девушкой, но настоящего удовольствия не получил. Возможно, потому, что в сотне метров от них валялся мёртвый человек.
…Расставшись с Малинкой возле стоянки вездеходов и чувствуя на себе любопытные взгляды десантников, Роман ощутил сильную потребность в более верном способе поднятия духа. Ничего лучшего пресловутой «Эвы» не нашлось, но коньяк оказал очень странное действие: молодому человеку захотелось немедленно повидать Ольду…
Это не самое умное решение было незамедлительно выполнено. Без труда установив, за каким окном томится бедная узница, фон Хётцен-младший вскоре уже находился возле него и жадно всматривался в пригорюнившуюся мадемуазель Ласкэ, которая сидела на диване, положив голову на сложенные лепестком ладони. Поколебавшись, он резко постучал. Ольда вздрогнула, встрепенулась, увидела и подлетела к стеклу. С нажатием кнопки оно скользнуло вбок, вторым лёгким движением пальчика был выключен вечерний свет… Последовала маленькая пауза, давшая возможность Роману проникнуть в комнату, где к нему быстро прижались и очень крепко обняли. Новоявленный поклонник женской красоты ожидал, что дальше он будет вознаграждён за внимание продолжительным, страстным поцелуем, однако, к его разочарованию, всё простым объятием и ограничилось. Ольда выглядела собранной и непривычно серьёзной, и тогда Роман перешёл к осторожным оправданием вынужденных отцовских действий. Однако вместо ответной жалобы на неблагоприятное стечение обстоятельств, сын Командора неожиданно услышал:
— А отчего вы так уверены, что я в этом деле никак не замешана?
После перенесённых дневных треволнений вразумительно ответить на такой вопрос было трудно, и Роман растерялся. Немного помолчав, молодой человек пробормотал, что он рад видеть мадемуазель Ласкэ в хорошей форме, и понуро направился к двери. Конечно же, его остановили и, напомнив про коридорную охрану, посоветовали выбираться первоначальным путем. Чувствовалось, что Ольде тоже очень хочется обстоятельно поговорить, но почему-то ей крайне трудно решиться на этот простой шаг. Уже подойдя к открытому окну, из которого сильно тянуло ночной свежестью, Роман обернулся.
— Нехорошие вещи творятся в этих лесах, — негромко сказал он. — Три смерти за один день, и все странные до ужаса! Ольда… предчувствие обмануть трудно, но я не хочу, чтобы эту ночь вы проводили одни.
Похоже, «Эва» действовала слишком хорошо, так как явная двусмысленность замечания до сына Командора не дошла вообще. А мадемуазель Ласкэ её заметила сразу и, на мгновение став прежней — лукавой и озорной — сказала с улыбкой:
— Если так, то можешь остаться.
От неожиданности Роман проглотил язык, хотя возможность именно такого ответа, учитывая характер Ольды, была очевидной. Унизительно объяснять, что он имел ввиду не себя, а Младшую Королевну, было глупо, принимать же опасное предложение — просто невозможно, даже если бы предстояло провести всю ночь в чопорных дипломатических переговорах. Оставалась надежда, что, помучив его немного, девушка сама обратит всё в шутку, однако с каждой минутой становилось ясно: мадемуазель Ласкэ совершенно серьёзно ждет ответа. Бросив отчаянный взгляд на спасительное окно, фон Хётцен-младший вдруг разозлился на себя, на коньяк, на всё на свете и сказал:
— Я сейчас вернусь, вот только предупрежу отца…
— Значит, пойдёшь и спросишь у папы разрешения, — перевела его фразу Ольда и вздохнула. — Не беспокойся, о красивый паренёк, со мною ничего не случится: десантники внутри, витязи снаружи… Самое смешное, что настоящий убийца тоже находится где-то поблизости, но, думаю, свою программу-максимум он на сегодня выполнил.
— А если нет? — спросил Роман, несколько задетый её бесцеремонным намёком. Ольда равнодушно пощёлкала языком:
— Отчего-то мне кажется, что в его истребительных планах я не значусь…
— Угадали: для него значительно важнее ваша компрометация, — сын Командора не выдержал и решил выложить и те подробности, которые только что сообщил ему по секрету лейтенант. — В двух шагах от того места, где был найден ваш пистолет, обнаружен ещё и окурочек сигареты, довольно аккуратно затоптанный.
Услышав это, Ольда замерла с приоткрытым ртом, а затем сощурила глаз и нервно рассмеялась: