Увы, ничего подозрительного пока не отмечалось, а дорогая сестрица никаких ориентировок на Злату не дала. Во время последнего сеанса связи она сообщила, что её группа благополучно вышла к берегу океана; что ей срочно требуется («…язык уже отсох повторять!») полный отчёт временного сканирования приборов малой станции № 3 («…давно уже могли бы передать по компьютеру… ленивцы!»), а также карт-бланш на оперативные действия любой степени риска. Все попытки Командора выяснить хоть что-нибудь конкретное не увенчались успехом, а после просто-таки издевательского требования Эльзы пойти и посмотреть, какого цвета у Мстислава конь, герр Густав в бешенстве прервал связь и выдал по адресу своей старшенькой нечто совершенно непечатное. Йоркова была охарактеризована значительно мягче, но выяснилось, что и она уже надоела папе до чёртиков…
Несомненно, точно такого же мнения придерживались и несколько сбитые с толку представительницы Династии. Они определённо не знали, как прервать бесконечные, унылые словоизвержения Златы. Тогда, в её комнате, ни Ольда, ни тем более Малинка не осмелились вмешаться в учёную беседу и, поймав успокаивающий взгляд Романа, тихонько удалились. Девицы надеялись пообщаться с сыном Командора за обедом… потом за ужином… потом после ужина, попеременно приглашая его на вечернюю прогулку… потом все планы были перенесены на следующее утро. Однако очередной завтрак прошел всё в том же занудном ключе: Йоркова немедленно встревала в любой разговор, к которому Роман имел малейшее отношение, и, не обращая ни на кого внимания, постепенно занимала в нем главную роль. Отец уже несколько раз обкусывал ноготь большого пальца; девушки откровенно начинали терять терпение и впервые готовы были объединиться против без передыху моловшей языком дамочки. И всё же её так и не осмелились резко оборвать — может быть, потому, что речь шла о делах, делах, делах… Но, возможно, и оттого, что мадемуазель Ласкэ, уже задравшая нос и готовая круто выступить, вдруг наткнулась на тот самый цепкий, хватающий взгляд Златы и как-то сразу потеряла весь свой кураж. Она даже обернулась к Младшей Королевне за поддержкой, но Малинка вообще находилась в полном унынии.
Из готовности Златы разглагольствовать на любые темы не мешало извлечь некоторую пользу для дела, и поэтому направление бесед было незаметно переведено на её собственную персону. Как и предполагал Роман, женщина много и охотно рассказывала о себе, мимоходом осветив причины своего пребывания в такой космической глуши. Разумеется, ими оказались сравнительно высокий по отношению к метрополии заработок и почти полная невозможность куда-либо его потратить! «В центре, не говоря уже о Столице, никакого состояния не скопишь, — сокрушённо вздыхала Злата. — Я не раз пробовала, но вся зарплата растекается моментально. Здесь же другое дело…»
Из прочих разговоров чуть ли ни единственно стоящим оказался не отраженный в досье тот факт, что в молодости Йоркова год проторчала в специальном колледже их родного Сектора, выпускники которого направлялись на дальнейшую учёбу в Академии различных силовых ведомств. Причины ухода были самыми прозаическими: банальное отчисление за неуспеваемость практически по всем дисциплинам. «А вот что у меня хорошо получалось, — улыбаясь, вспоминала Злата, — так это вести внешнее наблюдение, то есть работать "хвостом". Как ни странно, меня почему-то не замечали…» Судя по этой фразе, у неё было довольно-таки преувеличенное мнение о своей наружности.
Такой любопытной подробностью заинтересовался и Командор, решивший провести с Йорковой партию в поддавки. Разыгрывающим предстояло быть многострадальному сыну. Улучив удобный момент, Роман сообщил Злате, что один из сотрудников Базы подозревается в нелояльности к Системе. «В принципе, это не наша проблема, — небрежно добавил он, — однако запас карман не тянет. Что вы думаете о тех, кто рядом с вами работает?»
Реакция Златы на эту плохо замаскированную просьбу настучать на своих коллег оказалась весьма серьёзной: она надолго задумалась и впервые за двое суток молчала больше десяти минут. Затем женщина несколько раз провела пальцем по виску и доверительно сообщила молодому человеку, что под подозрением могут оказаться все лица без исключения. «Если за основу брать любое отклонение от привычного поведения, — солидно сказала она, — то нелояльной может считаться вся наша колония…» — «Прошу вас, поясните», — попросил сын Командора, с усилием изображая из себя тугодума, хотя отлично понимал, что «за основу» нужно брать как раз незаметность, полную похожесть на статистически безликого человека, а странностей — у кого их нет-то? Тем не менее, послушать Йоркову оказалось крайне занимательно.
«Народец здесь какой-то дёрганый, — сообщила она, — все суетятся, суетятся, словно через неделю наступит конец света! Вот Уэнди Шедуэлл, как и я, ведет самостоятельную тему, но смотрите, что же получается…»
Последовавшие далее точные, сугубо конкретные рассуждения могли оказать честь отчёту квалифицированного специалиста-оперативника, что выявляло у Златы не только способности мелкого филера-соглядатая. Обсудить с отцом её откровения было совершенно необходимо, однако далее ситуация начала приобретать почти комедийные оттенки.
Подговорив десантников устроить под вечер на вольном воздухе небольшой пикничок-мальчишник (с коньячком и старой водкою), фон Хётцен-младший отправился за старшим, а когда возвратился с ним, то обнаружил молчаливое кольцо проголодавшихся мужчин и в центре его — всё ту же неугомонную Злату, притащившую целую гору яств на огромном самодельном подносе с выгнутыми ручками. Их она не выпускала из рук и имела несколько испуганный вид, явно опасаясь, что ей не удастся сберечь угощения до появления Романа. Ошеломлённые родственнички не успели ничего возразить: их подхватили под локотки и почтительно усадили. После этого к младшему был решительно пододвинут поднос и сделан красноречивый жест ладошкой — мол, приступай…
Откровенно насмешливые взгляды шестерых десантников заставили Романа сильно покраснеть. Он растерялся до такой степени, что послушно поднес ко рту запечённую куриную ножку и с хрустом куснул. Кто-то отчётливо хихикнул, и это наконец заставило молодого человека скорректировать своё поведение и заняться дегустацией с видом знатока. Просмаковав нежное мясо, сын Командора значительно изрёк: «Прекрасно выпечено…» и принялся щедро оделять товарищей едой и принесёнными с собой напитками. Заметив огорчённые глаза Златы, он про себя искренне поразился: неужели она всерьёз считала, что он способен в одиночку столько слопать?
Роман прикинул, что женщина, раздосадованная таким поворотом дела, будет молчать дольше обычного, но зря — терпения у Йорковой хватило ровно на две с половиной минуты. Разрешив добрым молодцам из спецназа в тишине зажевать сорокапятиградусную янтарную жидкость, она принялась обстоятельно излагать изобретённые Иоганном Ладвиным способы изготовления вполне качественного спиртного из местных фруктовых плодов. Глядели при этом, разумеется, только на фон Хётцена-младшего и при малейшем его движении повторяли последнюю фразу дважды, словно именно ему необходимо было запомнить различия в процедуре перегонки для яблочной самогонки и для сливовой…
Командор терпел-терпел всю эту ерундистику, в подоплёке которой лежала совершенно ему не нужная перспектива солидной экономии энергии за счёт травмирования собственной пищеварительной системы, а затем, не слишком маскируясь, толкнул коленом своего лейтенанта. Гуннар сразу понял намёк и, сердито насупившись с устрашающим видом, медленно процедил: «Уважаемая, неужели вы думаете, что это нам так интересно?»
Здесь он погрешил против истины, ибо высокооплачиваемые десантники с любопытством слушали Йоркову, а некоторые даже шевелили губами, повторяя про себя названные цифры и пропорции. Злата вполне могла этим воспользоваться и, конечно же, воспользовалась. Уставившись неподвижным взглядом Роману в лоб, она произнесла для Гуннара длинный монолог, аргументированно опровергая его замечание. При этом в речи периодически делались ровные паузы, которые великодушно давали лейтенанту возможность превратить одиночное выступление в обоюдную творческую дискуссию с возможным вовлечением в неё всех прочих персон. Это офицера не прельщало, ибо при таком раскладе говорильня не только удлинялась, но и делалась абсолютно беспредметной. Правда, и его молчание мало что изменило. Доказав все мыслимые и немыслимые достоинства своей импровизированной лекции о натурпродуктах, Йоркова без промедления перешла ко второй её части и принялась методично агитировать общество за систематическое употребление природных овощей и фруктов, убеждая в полном их преимуществе над синтезированными. Попутно выяснилось, что у неё прямо за корпусом здания станции имеется небольшой огородик, который она в свободное от работы время всковыряла, взрыхлила и окучила самодельными лопатой, граблями и тяпкой. Тут же гостям было предложено отведать его дары: пупырчатые тёмно-зелёные огурчики, ядовито-красные пузатые томаты и не слишком хорошо промытую мелкую редиску. К слову сказать, и остальные овощи показались Роману довольно невзрачными, и пробовать их он вежливо отказался, равно как и Гуннар. Прочие же бравые парни решили подтвердить свою репутацию бесстрашных сорвиголов и, предварительно продезинфицировавшись водочкой, громко и вразнобой захряпали и захрустели. Злата осталась очень довольной, особенно когда кто-то снизошёл до не слишком внятной похвалы. Затем как-то сразу все загомонили и, к сожалению, осталась неустановленной некая малость закосевшая личность, потребовавшая продолжить сравнение. Мало того, ещё какой-то дурак предложил использовать в качестве беспристрастного арбитра сына Командора, что и было моментально утверждено хором нестройных голосов. Злата просияла и принялась смотреть Роману в нос. Слегка потрясённый сынок и вякнуть не успел, как парочка добровольцев быстренько сбегала и в столовую, и на опытный участок, и притащила всё, что требовалось для эксперимента. Не забыли, конечно, и запиваловку, для чего был выбран выдержанный коньячок…
Побагровевший не хуже помидора, Командор сначала собрался всё это прекратить, но потом сообразил, что с его же позволения сей пикник и затеялся. Капризным самодуром выглядеть не хотелось. Кроме того, большей частью все они угощались за счёт Златы (курица-то у неё была уж точно из синтезатора да и колбасы тоже). Поэтому Густав фон Хётцен счёл за лучшее просто незаметно удалиться, предупредив шёпотом лейтенанта о его персональной ответственности за вертикальное положение подчиненных по окончании пирушки. Отчаянные взгляды сына, призывавшие не бросать его на произвол болтливой бабёнки и сырых овощей, были им малодушно проигнорированы.
Поговорить наедине им всё же удалось, но для этого пришлось наглухо запереться в вездеходе, весьма невежливо отстранив снова увязавшуюся за ними Йоркову. Внимательно выслушав сына, Командор пришёл в неописуемый восторг. Вернувшись на станцию, он развернул бурную деятельность, большая часть которой свелась к переговорам с офицерами, оставшимися на Базе, вдохновенному избиению клавиатуры компьютера и нещадной эксплуатации архивного отдела станционного «аналитика». Непосредственной работе собственных мозгов отводилось куда меньше времени — во всяком случае, Роману после этого исторического уединения не удалось застать энергичного родителя не только с сомневающимся, но хотя бы с задумчивым видом. Напротив, весь облик Густава фон Хётцена говорил, что дело идёт не просто как по маслу, но по маслу высшего качества! Вот и сейчас, путешествуя невдалеке от Романа, ерзая из стороны в сторону и чудом удерживаясь в седле, Командор не выпускал из рук переговорного устройства и не обращал внимания на хлеставшие его ветки. Зная, что отец и при самой ерундовой работе не выносит и малейшего дискомфорта, сын был страшно удивлён такой поразительной выдержкой и с нетерпением ожидал передышки для выяснения всех обстоятельств. Лично он сам из интересной информации Златы не сделал сенсационных открытий.
Никакого отдыха для путешественников витязь Вадим Стэплтон не планировал, и оставалось лишь уповать на скорейшие благоприятные изменения природной среды, которые позволили хотя бы ехать рядом и не вздрагивать ежесекундно от любого лиственного шороха над головой. Такая возможность представилась не скоро, и к этому моменту все всадники были порядком измотаны и тяжело дышали. Возможно, поэтому, отвечая на вопрос сына, Командор не стал изъясняться столь любимыми им многословными периодами, а ограничился конкретными пояснениями:
— Ввиду наглого бездействия твоей сестрицы пришлось мне тряхнуть стариной! И готов поручиться своей репутацией профессионала, что уже в самые ближайшие часы агент «Элиты» услышит пренеприятнейшие для него слова: «Ваша песенка спета, приятель, вы арестованы!»
— Смелое заявление…
— …которое имеет под собой солидное основание. Удивляюсь, как ты, добывший столь значительные сведения, не начал тотчас комбинировать! Информационный отдел, дружок, это тебе не архивный — тут накоплением данных работа не ограничивается! Надо и самому принимать решения, действовать смелее!
— Нет, папочка, — вздохнул Роман, — твоим поразительным оптимизмом я не обладаю. С меня вот так хватает трёх хищных девиц, причём агрессивность каждой следующей возрастает чуть ли не в геометрической прогрессии! Если Ольда выполнит своё обещание и познакомит меня со Старшей Королевной, то, боюсь, мне придётся либо жениться на ней и, официально возглавив Династию, активно включиться в благородную борьбу за эти треклятые «Спорные Территории», либо дать обет безбрачия и вступить в какой-нибудь религиозный орден, исповедующий аскетизм и монашество…
— К первому варианту у меня особых претензий нет, — усмехнулся Командор. — Если я не ошибаюсь, то энергетическое состояние фамилии Рэчери графически изображается единицей со многими нулями, а их «территориальную» дурь мы как-нибудь вылечили бы. Об аскетизме пусть рассуждают дураки, исповедующие синтетическое вегетарианство; в брак можешь не вступать, но внука мне изволь обеспечить. Что же касается религиозной карьеры, то, во-первых, таковую в нашем обществе сделать вообще проблематично, а во-вторых, судя по жизни Кирилла Инфантьева, это довольно нудное занятие! Второй степени «посвящения крестом» он достиг давным-давно и в его годы должен готовиться к четвёртой, а тут на тебе — никакой перспективы!
— А если он просто верит, вот и всё?
— О, сынок, я убеждён: если Инфантьев и верит, то как раз сложно. Будь иначе, ему вполне хватало бы многочисленных проповедей, транслируемых ежечасно из «Элиты» по космической суперсвязи, да скромного уединения у видеоэкрана для медитации во время коллективных телемолений в надежде услышать откровения Космического Эфира. А он связался с организацией, к которой и в самой «Элите» относятся весьма настороженно, ибо её руководители претендуют на власть тайную, незримую и всеохватывающую — да не просто над звёздной системой или даже Сектором, но над всей Галактикой! И они добились очень серьёзных успехов. Шесть раз за последнее столетие наиболее дальновидные люди (в том числе, дважды лично я) выдвигали законопроект о тотальном закрытии всех без исключения религиозных храмов на планетах «Союза-Содружества», и ровно шесть раз по этому поводу принимались отрицательные решения! Почти помирились с «Элитой», потом разодрались, снова помирились и вот опять собираемся рвать и увечить друг друга, как бешеные псы, а дома, на фасаде которых красуются две позолоченные скрещённые палочки, как были у нас, так и есть! Вот уж, действительно, мистика какая-то! Что же мне остаётся — поверить, будто в президентских советах полно скрытых личностей из так называемого «Ордена Езуитов» да ещё в чине не ниже «провинциала»?
— Не так громко, папа, не так громко… — Роман приложил палец к губам и многозначительно кивнул в сторону возглавлявшего их отряд сосредоточенного Вадима, — а не то имеющий уши да подслушает… Вот, значит, ты о ком! Не знал-не ведал, что щупальца «Ордена» потянулись и к нам!
— Потянулись? Да они давным-давно уже вовсю шевелятся то здесь, то там! Их люди глубоко законспирированы, причём применяется тот же принцип кодирования личности, что и в разведработе. И даже в случае ареста и раскрутки из подозреваемого ни шиша существенного о вышестоящих руководителях не выжмешь. Можно лишь сломать человека, навсегда искалечив его психику, но что толку!
— Тем не менее, психоломка применяется сплошь и рядом…
— Это, в основном, от злости на собственное следовательское бессилие, — с неохотой выговорил Командор, — плюс вполне естественное желание унизить несгибаемого гада. А смысла — что толкать мизинцем скалу. Хоть режь врага на части, хоть применяй пыточные препараты эскулапов-палачей — всё мимо! Как можно что-либо узнать о таинственном боссе, если для этого нужно произнести кодовую фразу, известную только самому боссу? Однако обрати внимание, как в «Ордене» величают начальников и подчинённых — может, подтвердишь реноме хорошего работника и вспомнишь сам?
— Мать честная! — ахнул Роман и, спохватившись, зажал себе рот обеими руками. — Да как же я прошляпил такую деталь? Ну, конечно же, вышестоящие — «ассистенты», «провинциалы», «магистры», а исполнители…
— …а исполнителей называют «рыцарями», — удовлетворённо подтвердил Командор. — Вот, как говорится, и новая печка, от которой можно танцевать «па-де-де» нашего разведбалета, а может, и «па-де-труа»… Так что Эльза, я уверен, и понятия не имеет, с кем она развлекается!
— Возможно, всё не так просто, — задумчиво предположил Роман и поглядел на отца с откровенным уважением. — И что ты придумал?