«Что он ей сказал?»
— О, гэвэрэт Морав! — восклицает гость, переключаясь на Юдей. — Вы пришли в себя, как славно! Вчера не успел к вам заглянуть, дела-дела, но сегодня перенёс все и тут же явился к вам. Как мне повезло, вы в сознании!
Он искрится энергией, довольством и оптимизмом. Первому Юдей даже завидует, остальное раздражает.
— Простите…
— О, не надо передо мной извиняться! Позвольте представиться — Мадан Наки, директор специальной лаборатории по исследованию мэвра, или СЛИМа, как изволят выражаться наши сотрудники.
Мадан останавливается у самой кровати, нависает над Юдей и говорит так громко и с таким удовольствием, что женщина испытывает резкое желание накрыться одеялом с головой.
— Мар Наки… — тяжело вздохнув, начинает она, но он взмахом руки прерывает её, идёт к стулу, переносит его к изножью кровати.
«Какой вертлявый», — думает Юдей, наблюдая за манипуляциями директора. В его движениях много суеты, а ещё неестественной цирковой гиперболы, как будто он выступает перед невидимыми зрителями.
«Ещё достань платок и утри лоб», — думает Юдей, и тут Мадан действительно достаёт из нагрудного кармана цветастый платок.
— Прежде всего, дорогая Юдей, вы же не против, что я буду звать вас Юдей? Прошу вас, зовите меня Мадан. Вся эта официальщина с «мар» и «гэвэрэт» просто смешна, когда люди делают одно дело, не так ли?
— Мар… Мадан, простите, я всё же…
— О, не волнуйтесь, не волнуйтесь. Вам это вредно, Юдей. Расслабьтесь, откиньтесь на подушки. Смотрю, я прервал ваш ужин?
— Ужин? — тут же встрепенулась женщина. — Который час?!
— Что-то около семи, — задумчиво тянет Мадан, смотря в зеркало за её спиной. — Так я вас отвлёк?
Юдей пару секунд изучает круглое лицо директора. Качает головой.
— Нет. Мне не очень хочется есть.
— Чудесно. Чу-де-сно!
— А… Прос… Мадан, чем обязана вашему вниманию? — спрашивает Юдей. Она пытается настроиться на лад собеседника, но у неё нет ни сил на притворство, ни желания угождать тюремщику. Исподволь зреет семя конфликта: высказать ему всё, что она о нём думает и заявить, что никакого сотрудничества и «одного дела» не будет, просто потому, что удерживают её здесь насильно, и всё! Чудесным образом Мадан становится персонификацией страхов и недовольства женщины, так что Юдей решает, что надавив на него, сможет решить нынешнюю проблему и вернуться в реальный мир.
«Хэш. Надо извиниться, — резко всплывает мысль, — и посмотри на свои руки. Придётся до конца жизни носить перчатки».
Мадан молчит, изучая лицо Юдей. На его губах играет улыбка, но глаза, холодные и будто неживые, входят в тревожный контрапункт. Физиономия директора словно разделена на две независимые части. Юдей, выныривает из омута собственных рассуждений, замечает горизонтальную двуликость и вздрагивает.
— Думаю, у вас есть ряд вопросов, — отвечает директор, — а меня интересуют формальности, которые вы не утрясли с Хэшем Оумером. Слушаю вас.
Директор говорит медленно, при этом сохраняя прежние интонации, что звучит угрожающе.
«Что он может?» — думает Юдей, и вспоминает, что находится черти знает где, в тёмной комнате, окружённая докторами, выходцами из других миров и Элоим знает чем ещё.
— Где сейчас… Хэш Оумер? — спрашивает женщина, отводя взгляд. Легче смотреть в стену, чем видеть два глянцевых чёрных зрачка.
— Насколько мне известно — отдыхает. Охота выдалась непростая…
— Охота?
— Да. Он, кажется, разъяснял.
— Кизр…
— Кизеримы. Да, он охотится на них. Самый лучший фюрестер за всю историю СЛИМа.
— Фюрестер?