— Да чего ты копаешься?! — вспылил он спустя пять минут, когда я разворотил ему половину лица.
— Не могу ухватиться.
— Так смоги! — выкрикнул он, и это неожиданно помогло. Пассатижи сомкнулись на «усике». Я потащил его, но сразу же остановился, потому что Эрвин заверещал:
— Стой! Больно! Больно!.. А, всё в порядке, тяни. Нет! Больно!..
Я глубоко вздохнул.
— Что за детский сад?
— Не слушай меня, — разрешил напарник. — Не слушай и тя… Нет! Стой! Стой!
Я опять остановился и рявкнул:
— Ты можешь не орать под руку?!
— А ты можешь просто дёрнуть?! — поддержал Эрвин.
— Я пытаюсь, но ты орёшь!
— Может, это потому, что мне больно?!
— У меня уже все руки в твоей кровище, пальцы скользят!
— Так кончай пиздеть и просто вытяни эту хреновину!
Задержать дыхание, посчитать до пяти, выдохнуть.
— О, гляди, — я указал свободной рукой на лобовое стекло. — Шлюха в латексе.
— Где?! — встрепенулся Эрвин, и в этот момент я дёрнул изо всех сил.
Напарник завопил и схватился за разъём, а я глядел, как он ругает меня и сыплет угрозами, чувствуя какое-то мстительное удовлетворение.
— Держи, это тебе на память, — «усик» лёг в ладонь скаута, а я закинул окровавленные плоскогубцы обратно. — Что будем делать?
— Конечно же, нагибать «Эстафета карго», — обиженно пробубнил Эрвин, не отпуская то место, где когда-то был нос.
— А есть, чем?
Напарник покосился назад, где лежала Пигги и поинтересовался:
— А сколько патронов у тебя осталось?
— В дробовике — четыре.
— А в револьвере?
— Тоже.
Эрвин завёл двигатель.
— Должно хватить.
— В смысле, блядь, должно хватить?! — от услышанного мои глаза полезли на лоб. — Это же суицид!
— Ты как раз хотел умереть, — заметил напарник, выезжая задним ходом на узкую улочку, зажатую между двух сорокаэтажных социальных «ульев». Возле них красовались сгоревшие машины, перевёрнутые мусорные баки и не вполне живые чёрные наркоманы.