— А я о чем говорил? Но ведь интересно же — весело закончил разговор коллега.
— Ладно, где он лежит?
— Когда уходил, был в третьей палате… — это уже было произнесено на ходу на котором этот гад умчался кадрить молоденькую интерншу, что была на подхвате у медсестр приемного отделения.
Мдя, полное равнодушие. Все же хирурги особенные люди с необычным мировоззрением. Практически на все сто процентов уверен, что плевать он хотел на жизнь этого пациента. А так как послать на три буквы больного нельзя и противоречит протоколу, он нашел дурачка, что будет уговаритивать пациента вместо себя.
Мысленно вздохнув, я отправился на поиски третьей палаты.
Хотя какая это палата, так комнатушка, без дверей, с умывальником в уголку, ширмой, кушеткой и крохотным письменным столом.
На кушетке лежал относительно крупный мужчина, что с закрытыми глазами часто и мелко дышал. На фоне бледного и осунувшегося лица создавало не очень хорошее впечатление.
— Утро доброе, Уважаемый… — с почти незаметным сарказмом произнес я открывая историю болезни, что лежала углу стола — Иннокентий Петрович. Как ваше самочувствие?
— Зае%сь. Я могу идти? — хриплым голосом произнес мужик, кося глазом в мою сторону и стараясь не сильно морщится.
— После моего осмотра, вы можете быть свободны и вольны выбирать куда вам пойти… — договорив, я подтащил стул поближе к кушетке и помыл руки принялся осматривать пациента.
— Итак, давайте по новой. Где болит, когда заболело, что принимали, почему не пришли раньше? — оттягивая веко пациента, произнес я.
Угу, покрасневшая склера, чуть расширенный зрачок, что немного нетипично для человека у которого сильная боль. Действительно может быть под обезболивающими. И достаточно сильными. Или брал количеством? Хммм…
— Я это все уже говорил! Не вижу смысла тут оставаться — сердито прохрипел мужик пытаясь сесть на кушетке.
— Тише, тише. Я сказал что после моего осмотра можете быть свободным, а значит трусливо убегать не надо. Я ведь не стоматолог, а вы не ребенок? — с полувопросительной интонацией закончил фразу.
Хм, зацепил. Мужик явно из тех, что дает в морду за любое усомнение в крепости его яиц.
— Тогда кто ты пацан? Думаешь нацепив халат ты можешь что-то там мне указывать? Да ты знаешь кто я???
Точно на обезболивающих, действие которых давно закончилось, но остался отходняк. Ну или он действительно блаженный.
Отстранившись от него и поймав его взгляд я произнес максимально жестким и сухим тоном.
— Осмотр еще не окончен. Поэтому отвечаешь по существу. Болит? Сначала болело тут?
С этими словами я аккуратно побарабанил пальцами по животе и после ткнул его в зону эпигастрия скривившись мужик молча два раза кивнул.
Теперь, правая подвздошная область. Беру поправку на впалый живот. Мягко надавливаю пальцами и резко отдергиваю руку.
— Больно бл№%ь!
— Если болит, значит еще живой, — мрачно пошутил я. — Болело при надавливании или после убирания пальцев?
— После! — если бы злость была материальной, мужик с превеликим удовольствием воткнул бы её мне в глаз.
Игнорирую. Дальше рукой натягиваю одежду за нижний край. Кончиками второго, третьего, и четвертого пальцев правой руки провожу скользящее движение из эпигастрия сверху вниз сначала к левой, а затем к правой подвздошной области.
— Где болело? — сухо произношу, играя в гляделки с пациентом. Думаю если бы не было ему так хреново, он бы уже сбежал. Ну или дал бы мне в морду.
Интересно, чего он так ненавидит докторов? Явно ведь тянул до последнего, потерял сознание или просто напугал своим умирающим видом кого-то кто вызвал скорую.
— Справа, — рыкнул этот дурак.
Ок, Синдромы Менделя, Щёткина-Блюмберга и Воскресенского положительные. В принципе уже можно ставить диагноз и направлять на плановую госпитализацию, а можно еще помучить, уточняя в принципе очевидный диагноз. Если бы не подозрения Юры, что он ургентный.
— Покажи язык. Когда впервые боль в животе почувствовал?